Дэвид планировал первые месяцы беременности Кати провести с ней и по возможности никуда не отлучаться, так что «поездка в Россию» являлась прекрасным предлогом для его «исчезновения». Когда Катя будет на четвёртом месяце беременности, Дэвид «вернётся из России» с беременной внучкой и представит её Джой. Он пригласил внучку в гости, а заодно и рожать, так как у неё этот ребёнок от мужчины, который её бросил, а она хочет порвать с российским прошлым и начать жизнь сначала. Что же может быть лучше для новой жизни, чем родить ребёнка, который будет гражданином США? Всю эту историю будет раскручивать Дэвид, так как Кате он прикажет говорить только по-русски, и Джой ни о чём догадаться не сможет. Когда родится ребёнок, Дэвид будет считаться его прадедом и растить его вместе с Катей, а главное, на что он надеялся – вместе с Джой. Катя в её «тотальном» состоянии может стать обузой, но на данном этапе Дэвид решил об этом не заботиться – всего спланировать невозможно.

Воплощение плана в жизнь началось сразу после окончания менструации у Кати. Совокупления регулярно вершились с чистого листа нового цикла и происходили ежедневно даже тогда, когда Дэвид встречался с Джой, в которую он не извергался, а лишь имитировал оргазм, сохраняя своё семя только для Кати. Дэвид ещё лет в сорок научился продлеванию наслаждения, а следовательно, и наслаждения партнёрши. С Катей этот метод был особо важен, так как увеличивал вероятность зачатия. Подобно всему известному в веках, почерпнутое из книг, оказавшись прочувствованным, стало не только значимым, но и значительным. Дэвид научился подбираться вплотную к оргазму, но останавливать возбуждение за сотую секунды до того, как на него бы обрушилась волна наслаждения. Однако семяизвержение и наслаждение оказалось возможным разорвать во времени – в этом-то и состояло сие искусство – в обмане своего организма: когда, оказавшись у самого оргазма, Дэвид резко вытаскивал хуй из полости, в которой он только что находился, то семяизвержение начиналось по инерции, но оргазм не наступал, для которого инерции недостаточно, а требовалось продолжение движения, в чём ему Дэвид резко отказывал. Таким образом, выплескивалось несколько капель, не столь обильных, как было бы при оргазме, но всё-таки. После этой задержки можно было снова продолжать совокупление, довести себя до оргазма, и тогда семяизвержение началось бы по новой, уже до конца. Благодаря такому приёму Дэвиду удавалось выдавить из себя раза в два больше семени, а повторяя прерывание несколько раз, излившегося семени становилось ещё больше. Таким образом, Дэвид не изматывался оргазмами, стараясь вплеснуть в Катю больше семени, а дразнил всего один-единственный оргазм, но семяизвержение происходило до четырёх раз.

Быть может, вследствие этого Катя забеременела в первый же месяц и сияла от счастья. В честь такого события Дэвид подарил ей красные сгустки роз, в которые он спрятал коробочку с бриллиантовым кольцом. Надев кольцо на палец и любуясь им на отстранённой вытянутой руке, Катя смеялась от избытка чувств. Женщины падки на блестящее, а эволюция произвела изменения лишь в том, что женщины из диких племён падки на блестящие стекляшки, а цивилизованные женщины предпочитают блеск драгоценных камней. Суть осталась – все женщины падки. Причём необязательно на спину – многие, как кошки, приземляются на все четыре.

Занюханные розы ещё долго стояли в комнате Кати, пока не рухнули все лепестки. Катя, как собака, с преданными глазами и готовая исполнить любую команду, ходила за Дэвидом из комнаты в комнату. А когда Дэвид приказывал ей остаться в гостиной, она повиновалась и занималась своими делами. Через некоторое время она осторожно выходила из комнаты и искала Дэвида, а найдя, смотрела на него, позволит ли он ей остаться. Дэвид был с ней ласков и сам хотел, чтобы она была всегда рядом с ним. Он целовал Катю, и она прижималась к нему всем телом.

Джой восприняла историю «поездки на родину» сочувствующе, и Дэвид исчез из её жизни на три месяца, объявляясь редкими телефонными звонками, которые он производил из телефонов-автоматов. Он был уверен, что у Джой не возникнет подозрений, и она не станет наводить справок, откуда был произведён звонок. Так и произошло.

В связи с Катей, заполнившей жизнь Дэвида, его распорядок дня изменился неузнаваемо. Главным стало – сохранить в тайне пребывание Кати у него в доме. Он запретил ей выходить из дома и подходить к окнам. Дэвид уволил уборщицу. Функции уборщицы и кухарки замечательно выполняла Катя, причём с великим подъёмом, который Дэвиду не приходилось ей внушать – Катя жила в роскошном, по её понятиям, доме, ждала ребёнка от любимого человека и была окружена вниманием, которого она никогда в жизни не испытывала. Заботиться о любимом мужчине, убирать их дом, не думать о деньгах и ждать рождения ребёнка – о большем счастье она и не мечтала.

От похоти Катя не просыхала. Она, как школьница, писала Дэвиду записки и, неслышно войдя к нему в кабинет, клала перед ним листочки разрисованной бумаги. На всех она изображала сердце, проткнутое стрелой, причём на каждой записке сердце было изображено в ином стиле. Дэвид всякий раз с трепетом брал записку и прочитывал нечто вроде: «Я жду тебя всегда с широко раскрытыми ногами. Приди в меня, я тебя люблю всем проткнутым твоей стрелой сердцем».

Дэвид брал её за руку или за зад и вёл в спальню, где он дивился сам себе, а Катя не переставала уверять его, что она самая счастливая женщина на Земле. Дэвид в этом и не сомневался, как и во всём, что говорила ему Катя – Тотал лишал человека способности лгать.

Дэвид поделился с Катей своим наблюдением, что символический вид сердца не имеет никакого отношения к его истинной форме, и романтический образ сердца напоминает груди в декольте или ягодицы. Катя призналась, что давно это заметила сама и поэтому изображает такое сердце в записках Дэвиду.

«Родная душа», – в какой уж раз подумал Дэвид о Кате.

Дэвид и Катя любили лежать после наслаждения и слушать музыку. Катя клала свою златоволосую голову на седую грудь Дэвида, а он обнимал её сказочное тело, и оба они с закрытыми глазами плыли в божественных гармониях. Им не нужно было никуда торопиться – вечность простиралась перед ними. Дэвид чувствовал жар живота Кати, в котором рождалась новая вселенная, родственная им обоим. Катина грудь стала давать молозиво, и Дэвид сжимал её и слизывал сладкие капли, выступавшие на пунцовых сосках.

Одним из первых симптомов старости является потеря интереса к современной музыке, а потом и возникновение ненависти к ней. Музыкальный взор старика обращается к песням его молодости и зрелости, а новая музыка перестаёт восприниматься и потому раздражает. Дэвид же, с отрочества обожавший музыку, продолжал без труда находить в новых волнах поколений певцов и групп замечательных и наглых или милых музыкальных творцов. Появление рэпа, встреченное в штыки старшим поколением, лишь позабавило Дэвида – он видел рэп продолжением древних традиций ритмических: декламаций, речитатива. Эволюция от «песни без слов» до «песни без мелодии» лишь подтверждала для Дэвида извечную обратимость полюсов. Если когда-то слова несли минимальное значение в песне, в которой могли быть одна-две повторяющиеся строчки и акцент в ней ставился на мелодии, то в рэпе количество текста было так велико, что Дэвида поражала мощь напора мыслей, которыми рэпер жаждал ритмически поделиться.