— Да так, в одном месте. — Стасик старательно отводил от меня глаза. — У одного знакомого… то есть знакомой… Нет, у одного приятеля. Впрочем, это никого не касается!

— Я ведь только так, из любопытства…

Стасик, вставая, произнес:

— Ладно, побазарили, и хватит… Пойду я… Надо, наконец, отмыться от этого мерзкого ментовского духа.

— Погоди! — Я достала из книжки заветную фотографию. — Я тут один интересный снимок нашла… Может, объяснишь мне кое-что?

— Что еще? — поморщился мой собеседник.

И я вновь поразилась перемене, произошедшей в нем. Шутка ли, на протяжении всего разговора он ни разу даже не попытался обнять меня! Его было трудно узнать.

Я протянула фотографию Стасику:

— Что это за люди?

— Эти? — Стасик бухнулся на диван, пружины жалобно запищали.

От его одежды действительно пахло не то дохлыми мышами, не то гнилым сеном — провинциальная кутузка явно не могла похвастаться дезодорантами. По привычке я слегка отодвинулась на пионерское расстояние — сказывался выработанный за последние дни стереотип поведения. Но кажется, меры предосторожности были чрезмерны, на мою близость он никак не реагировал.

— Это Машкины друзья, — произнес он и равнодушно отложил фотографию. — Наташка, Толя, Макс… Да я почти никого и не знаю. Ты лучше сама у нее спроси!

— Она… — Я замялась. — Знаешь, она не очень-то со мной в последнее время… Обиделась на что-то…

— Да? — Вопрос прозвучал абсолютно незаинтересованно. — Ладно, слушай… Вот это подружка Машкина, Наталья, это Толик, сын дипломата. Сейчас уехал в Анголу вторым секретарем посольства, это еще кто-то из этих же… Это сынок председателя торгпредства во Франции, Макс. У этой телки папаша какая-то шишка в правительстве…

Его палец обогнул почти все лица, не задерживаясь лишь на лоснящейся фотографическим глянцем шоколадной физиономии с искривленным носом.

— А это кто? — не выдержала я, показав на единственного типа, интересовавшего меня в этой рафинированной дипломатической тусовке.

— Это? — Стасик наморщил лоб. — Это какой-то чувак из «лумумбария», ну института Патриса Лумумбы. Ума не приложу, как он сюда затесался… Не иначе дружок чей-то… Или любовник.

— Скажи, Стас, а Маша могла с ним…

Я даже не договорила, Стасик уже взвился над диваном, как будто в него снизу вонзился известной величины гвоздь.

— Ты что, обалдела?!

— Да ты успокойся… — Моя ладонь мягко легла на его руку. — Ну прости. Ну ляпнула не подумав…

Ладонь моя неожиданно оказала почти магическое действие. Стасик затих, и его рука даже уже сделала первую робкую попытку переползти на мое светившееся из-под короткой юбки колено. Это свидетельствовало о скором выздоровлении, но только пока руки, не хозяина.

— Послушай. Но все-таки как-то странно… Согласись, этот дядя не выглядит сыном африканского дипломата! И что он делает в компании золотой молодежи?

— Да ничего не делает… — легкомысленно хмыкнул Стасик. — Может, просто так приперся, а может, «марафет» на продажу притаранил. Кто его знает… Нигерийцы из «лумумбария» — первые торговцы отравой по Москве. Я, кажись, его однажды видел, когда за Машкой в институт заезжал. Тогда еще подумал, чего здесь эта образина вертится…

Меня как будто кто-то толкнул локтем в бок. Естественно, как я раньше не подумала! Да все газеты пестрят сообщениями о том, что африканские студенты института имени Патриса Лумумбы вовсю занимаются продажей наркотиков! У нигерийской мафии в каждом московском вузе есть свои агенты-распространители, которые торгуют зельем среди студентов. Стоит выяснить, нигериец ли этот тип. Но Стасик этого не знал.

Между тем ожившая рука медленно двинулась в путь вверх по моей коленке. На середине ее странствия она была резко остановлена и мгновенно выдворена за пределы неподвластной ей территории.

— Ладно, спокойной ночи, — торопливо произнесла я, выпроваживая позднего гостя из своей комнаты. — Тебе надо отдохнуть…

— Вместе и отдохнем… — Стасик застыл, не желая сдавать с таким трудом завоеванных позиций. — Ну послушай… Ты мне так нравишься… Это очень серьезно с моей стороны…

— Очень рада это слышать! — произнесла я как можно более металлическим голосом. — Но не могу того же сказать о себе. Поэтому спокойной ночи!

Проговорив это, я неожиданно заметила, что в моем голосе, несмотря на металлический тон, не было былой металлической твердости. Ну не было!..