В 18.52 объект стал прогуливаться вдоль забора, пытаясь заглянуть в плотно занавешенные окна дома.

В 22.40 двери коттеджа отворились, в проеме стали видны две целующиеся темные фигуры, одна, без сомнения, принадлежала владельцу автомобиля «опель-вектра». Авто тут же отъехало от дома, за ним последовала «девятка» объекта.

В 22.57 автомобиль «опель-вектра» въехал в ворота дома из красного кирпича на улице Парковой, а объект выехал из Славгорода и отправился по шоссе и сторону Москвы.

В 24.02 объект вернулся домой, и наблюдение за ним было прекращено.

18 ноября.

17.30. Объект выехал со двора на автомашине «ВАЗ-2109», в 18.12 прибыл на улицу Воронцовскую и припарковал автомобиль возле входа на территорию «Прима-банка». В 20.30 он двинулся в направлении Славгородского шоссе.

В 20.58 на КП ГАИ машину группы слежения остановили для проверки документов, и таким образом объект был упущен из поля зрения. В Славгороде объект обнаружить не удалось, поэтому наблюдение за ним было прекращено».

Когда я как неприкаянная бродила по славгородскому пристанционному рынку, прицениваясь к ершику для бутылок или примериваясь к валенкам сорок шестого размера, в глаза бросилась знакомая коренастая фигура в форменном сером бушлате, разгуливавшая между рядами. Это был мой старый знакомый Анатолий Сухоручко — подтянутый, озабоченный и строгий. Он чувствовал себя «при исполнении» и не был расположен к беседе. Зато я была расположена вполне, мне хотелось услышать новости из первых уст. Хмурясь, милиционер беседовал с торговцами, фиксируя их слова в потертом блокноте неофициального вида.

— Нам нужно поговорить, — сказала я, дернув его за рукав.

— Дома будешь? Зайду чуть позже, а сейчас, видишь, занят…

— Ладно! — «Попозже» меня не устраивало, но пришлось смириться.

Сухоручко явился в дом, когда уже смеркалось. У него был утомленный вид, что свидетельствовало о бурно проведенном дне и одновременно о нулевых его результатах.

— Ну что, Татьяна Юрьевна, — произнес он, усаживаясь на кухне и раскрывая блокнот, — вы у нас последняя остались, все ваши домочадцы уже опрошены на предмет… Это… Как это…

— На предмет чего?

— На предмет сведений, составляющих интерес для следствия. — Сухоручко задумчиво почесал карандашом подбородок. — Сами понимаете, спешка, то да се… Вот вы и выпали из поля нашего зрения…

— Заметьте, что я приложила максимум усилий, чтобы вернуться в это поле, и поэтому надеюсь на взаимность. Я ведь ничего не знаю, одни только слухи…

Итак, Татьяна Юрьевна, что имеете сообщить по данному делу?

— Ничего. — Я пожала плечами. — Абсолютно ничего! Собственно говоря, я сама хотела услышать от вас что-нибудь интересное.

— Сведения, составляющие тайну следствия, не могут быть сообщены лицам, заинтересованным в результатах расследования… Поэтому ничего я вам не скажу. А вот вы мне расскажете…

— С удовольствием, только не знаю что.

— Что вы делали вчера вечером?

— С точностью до минуты?

— Можно округлить.

— Ну, сначала, часов с восьми вечера, играла со Стасиком в карты, потом слушала музыку, потом пошла спать.

— Та-ак… Значит, играла с задержанным в карты… Так и запишем. Во сколько пошли спать?

— В одиннадцать. Примерно.

— Заснули сразу?

— Как убитая! — произнесла я и поежилась, вдумавшись в двойной смысл произнесенных слов.

— Ничего не слышали? Ну, там, как машина отъезжала, как кто-нибудь из дома выходил?

— Абсолютно ничего!

— Ну что ж… Об отношениях задержанного с потерпевшей вам что-нибудь известно.

— Ничего, только слухи.

— А что вам известно относительно характера их отношений? Ну, там, были ли между ними факты ревности, ссоры, взаимное недовольство?

— Не имею ни малейшего понятия!

— Очень жаль. — Сухоручко что-то аккуратно вписал в свой блокнот бисерным почерком. Затем он поднялся и собрался уходить.

— Скажите, — спросила я наконец, — а когда его отпустят?

— Задержанного Чипанова? — Сухоручко слегка удивился. — Если удастся доказать его участие в двух эпизодах, то… в лучшем случае лет через пятнадцать. Это в лучшем случае!

— Значит, решили на него все повесить? — как бы утвердительно спросила я.