Мищенко кивнул.

— Что ж, пусть считает, — согласился Шмыгайловский. — Тем более что версия более чем убедительная. Ну что ж… — Он сцепил руки в замок на затылке, подумал некоторое время, затем кивнул. — Что ж, основная проблема устранена. Ряд вопросов решится так, как и планировалось. Вот только один вопрос меня мучает…

— Клебанов? — тут же спросил Мищенко.

— Клебанов теперь не проблема! — махнул рукой Шмыгайловский. — Но с ним разберешься ты. Сейчас главное… Слушай, а ты ничего не знаешь про настроение Вахромеева?

— Откуда же мне знать? — изумился Мищенко. — Я с ним совершенно не пересекаюсь.

— Ладно, попробуем подойти с другой стороны. Вопрос с Клебановым теперь можно не затягивать. Это в пятницу у нас было препятствие, и серьезное. Теперь его нет. Можно не ждать до конца лета.

— Вы надеетесь, что Вахромеев нас поддержит? — удивленно спросил Мищенко.

— Нет, я надеюсь, что он просто не станет нам мешать.

— Вы думаете, он не обсуждал это с Гладких?

Шмыгайловский промолчал. Ему не хотелось думать, что Гладких и Вахромеев обсуждали проблему, решение которой сейчас было важно для обоих. На кону стояли деньги, которые уже осели в карманах чиновников. Отказываться от них обоим не хотелось. Раньше мешал Гладких, но теперь его нет. Но остался Вахромеев, а он неизвестно как себя поведет…

Шмыгайловский напряженно раздумывал, потом почесал голову и жестом пригласил Мищенко присесть. Тот отодвинул стул и присел рядом.

— Наверное, следует позвонить Клебанову и убедить его подождать совсем чуть-чуть. Хотя бы пару недель, пока не появится какая-то определенность. Вот ты позвони и объясни ситуацию.

Мищенко кивнул.

— Ну, и последнее… — медленно проговорил Шмыгайловский. — С последним, наверное, придется поступить радикально.

— То есть? — поднял бровь Мищенко.

— Категорическим «нет». И тут мы имеем преимущество, поскольку можем просто зарубить проект как бесперспективный.

Мищенко протестующе приподнялся на стуле.

— Они будут возражать, — уверенно сказал он. — Поднимется буча!

— Ничего, пусть бушуют, — равнодушно махнул рукой Шмыгайловский. — Побушуют и успокоятся.

— Прессу на уши поставят, — не соглашался Мищенко. — Кстати, Вахромеев и тут может вмешаться.

— А ему это зачем? Этот вопрос вообще не в его компетенции, так же, кстати, как и Гладких. Гладких вообще взял на себя не свою заботу. Почему мы должны поддерживать эту его прихоть?

Мищенко тяжело вздохнул.

— Старичок так просто не отступит, — наконец проговорил он.

— Придется отступить! — жестко ответил Шмыгайловский и припечатал кулаком по столу, словно ставя в этом деле жирную точку. — Значит, решили. Звони Клебанову и говори, что все решится в самое ближайшее время. А старичка не принимать. Всё!

— А похороны? — напомнил Мищенко.

— Ах да, совсем забыл! — Шмыгайловский нажал кнопку вызова, и вскоре на пороге появилась секретарша.

— Катя, у нас горестное событие, — серьезно произнес Шмыгайловский. — Умер Гладких.

— Вячеслав Андреевич! — широко раскрыла глаза девушка.

— Да. Так что пригласи ко мне Афанасьева. Или нет… Мне сейчас некогда, я напишу записку, пускай сделает все, что нужно. Если будут посетители ко мне или Олегу Николаевичу — нас нет на месте. Все понятно?

Катя кивнула. Она выглядела несколько обескураженной. И тем, что Гладких умер, и тем, что Шмыгайловский дал ей распоряжение, которых раньше не давал, — в самом деле, зам по хозяйственной части Афанасьев будет получать распоряжение из ее уст, а не от самого Шмыгайловского! Но последний быстренько нацарапал на листе бумаги записку к Афанасьеву и вручил ее секретарше. Она взяла записку и вышла из кабинета. Вслед за ней хотел подняться и Мищенко, однако секретарша тут же вернулась и сообщила:

— Геннадий Алексеевич, к вам посетитель…

Шмыгайловский бросил на нее уничижительный взгляд и произнес свистящим шепотом:

— Я же говорил, что занят!

— Я объяснила, но он сказал, что из МВД, — торопливо сказала секретарша в свое оправдание.

Сразу после этой фразы в кабинет уверенной походкой вошел высокий мужчина средних лет, с коротко стриженными темными волосами. Он зорким глазом мгновенно оглядел обоих чиновников и произнес:

— Добрый день. Сожалею, что побеспокоил, но обстоятельства не терпят. Полковник Гуров, МВД.

И помахал перед чиновниками удостоверением.

Гуров смотрел на двух чиновников, которые при его появлении прервали какой-то разговор и теперь молча глядели на него. Один из них, лысенький, маленький и весь какой-то скользкий, кашлянул и проговорил:

— Так я пойду, Геннадий Алексеевич…

— Идите, Олег Николаевич, — отрывисто произнес Геннадий Алексеевич и махнул рукой, словно в подтверждение своих слов.

Лысенький поклонился и хотел было вынырнуть из кабинета, однако Гуров бросил ему в спину: