Шрифт:
Я поставил подпись и отдал ему бланки:
— Мы с братом на это надеемся.
Дрын кивнул и заглянул в бумаги.
— Александр Борисович Мишин, — прочёл он.
Я почти уверен: главная причина того, что произошло, — я сам. В том, что мне с детства не нравилось моё имя. Как могла сложиться жизнь, назови меня родители Сашей? Как это? Стать другим человеком? Сменить имя, номер телефона и причёску. Сменить место жительства и работу. Жениться? Начать курить? Ограбить банк? Выращивать свеклу?
Не навсегда, конечно. Просто попробовать. Не долго. Месяц? Два? Полгода?
Такой по-своему экстремальный вид спорта.
Просто попробовать.
Просто?
За 13 дней и 1500 киллометров до (…)
— Я так привыкла говорить, что ты мой брат… Кажется, сама начинаю в это верить…
Нюра сидит за кухонным столом и смотрит. Снизу вверх.
— Верь. Тогда остальным будет проще поверить.
— Они и так все верят. И тётя Зоя тоже. Она больше не приходит… Ты извини… Я не могу тебя ничем накормить… Я не умею готовить…
Два шага к окну: двор. Солнце. Жара.
— Не переживай. Кое-что ты делать умеешь. Одежду мою постирала. Видишь, какая ты умница…
На её лице робкая улыбка:
— Ну это просто.
— Не так уж и просто. А готовить я и сам могу.
Два шага от окна: полки с посудой. Кастрюли. Сковорода. Тарелки. Дверца шкафа: картофель, мука, соль.
— Ты пробовала когда-нибудь суп-пюре из мидий?
— Нет.
— Лазанью с морскими гребешками и креветками?
— Нет… а что это?
— Я угощу тебя. Сегодня.
— Я не знаю, где всё это взять…
— Я знаю. Здесь есть где-нибудь супермаркет?
Пожимание плечами.
— Большой магазин?
Пожимание плечами:
— Извини, не знаю…
— Зачем ты так часто извиняешься. Не нужно. Мне тебя не в чем винить.
Робкая улыбка:
— Я не знаю, где большой магазин…
— Ничего. Я сам найду. Узнаю по телефону в справочной.
— У меня нет телефона.
— На улице есть. Пойду прямо сейчас. Прогуляюсь.
Рубашка и штаны пахнут дешёвым стиральным порошком. Но… они чистые. Нюра чуть краснеет:
— У тебя верхняя пуговица оторвалась… Но я не умею пришивать…
— Ничего. Всё равно жарко.
Носки. Пыльные кроссовки. Пояс-сумка. Недавно всё это принадлежало ремонтнику железнодорожных путей. Теперь не принадлежит.
Нюра провожает до дверей. Протягивает руку:
— Вот… Возьми… Это моя пенсия…
— Мне не нужны деньги.
Нерешительно опускает зажатые в кулаке купюры.
— Я же угощаю… Ты шоколад любишь?
Кивает.
— Я принесу самый лучший.
Поворот ключа в замке.
— Я скоро буду.
— Ты на самом деле с Севера?
Нюра моет посуду. Тарелки одна за одной выстраиваются на сушилке, роняя немногочисленные капли.
— Лазанья понравилась?
— Очень вкусно… Спасибо… Не хочешь говорить, да?
Кап-кап-кап-кап
— Скажем так: я издалека.
Последняя тарелка занимает своё место в строю. Чиркает спичка. Через время начинает шёпотом ворчать чайник.
— Можно ещё вопрос?
— Можно. Даже не один.
В двух чашках пакетики с чаем ждут кипятка. Нюра присаживается на краешек стула по ту сторону стола. Какое-то время молчит. Потом:
— У тебя шрамы на груди и на спине. Откуда?
Чайник выражает своё недовольство чуть громче.
— Меня хотели убить. Далеко отсюда, в большом городе. Убили, но не до конца. А моих друзей смогли.
Чайник начинает свистеть. Нюра встаёт, разливает кипяток по чашкам. Бросает в каждую по два кубика рафинада. Стоя спиной, спрашивает:
— За что?
— Думаю за то, что мы умели делать.
Нюра ставит чашки на стол. Снова занимает своё место напротив.
— А что вы умели делать?
Краткое молчание.
— Возьми свою чашку, Анна.
Взяла.
— Размешай сахар.
Размешала.
— Сколько кубиков ты положила?
— Два.
— Попробуй свой чай.
Отхлебнула.
— Ну?
Ещё раз отхлебнула:
— Он не сладкий…
Краткое молчание.
— А теперь помешай ложкой по часовой стрелке.