А теперь они исчезли. Все.

— Это ты их прогнал?

Нюра сидит перед старым трюмо. Задумчиво рассматривая своё отражение. Медленно водя расчёской по распущенным, чёрным, как смола, волосам.

— Они сами ушли.

Ушли. Бежали. Уловили Присутствие. Словно атмосферное давление зашкалило в сотни раз выше нормы. Флюиды их тупой коллективной паники уже почти развеялись.

Рука с расчёской движется сверху вниз. Зубья слегка — на мгновение застревают в секущихся кончиках волос. И снова: сверху вниз.

И опять — сверху вниз.

— Ты тараканий царь?

Сейчас улыбка получается лучше, чем неделю назад:

— Нет.

Сверху вниз. И опять — сверху вниз.

— А кто?

Улыбка гаснет. Растворяется:

— Это неважно.

Сверху — вниз. Сверху. Вниз.

— У тебя очень красивые волосы, Анна.

Рука с расчёской останавливается.

— И глаза. Красивые.

Тишина почти идеальна. Почти.

— Я толстая.

— Не толстая.

— Не толстая?

— Нет.

Тишина бесценна. Молчание — золото.

Мало кто умеет молчать. Слова вылетают с пулемётной скоростью ежесекундно. Ежечасно. Десятки. Сотни. Тысячи. Миллионы гласных и согласных на этой планете почти не имеют смысла. Почти утратили свою ценность. Появляются на свет с маленькой наклейкой «уценено на 60 %». На 70 %. Чаще всего на 99,5 %. Комиссионка. Секонд хэнд. Часть мозга, отвечающая за словарный запас, — свалка вторсырья. Отходы производства мировой литературы и масс медиа.

Мало кто умеет молчать.

— Я старая.

— Не старая.

— Не старая?

— Нет.

Часы на стене остановились. Их «тик-так», словно удары молота, вбивающего в висок раскалённые иглы. Это вызывает тошноту. Пусть молчат.

— А тётя Зоя старая?

— Тётя Зоя старая.

— А ты?

— Я.

— Ты старый?

— Это не важно.

— А что важно?

— То, что я хочу пить.

— Сейчас…

Закрытые глаза — маленький аппарат по производству темноты. Звук: расчёска вернулась в шкатулку. Звук: лёгкие шаги в сторону кухни.

Звук. У него есть скорость.

Нужны бомбы с начинкой из тишины.

Торпеды и мины, заряженные безмолвием.

Межконтинентальные ракеты, нашпигованные молчанием. Летающие со скоростью Тьмы.

Затылок утопает в мягкой подушке. Висок в пульсирующей боли. Это пройдёт. Пройдёт…

Звук: шаги из кухни обратно в спальню.

— Извини… Воды нет… отключили.

Думать сейчас — словно ночью упасть на дно глубокого колодца и пытаться рассмотреть на орбите Земли пятикопеечную монету.

Говорить сейчас не легче.

Но и громкость сейчас — не главное.

— ВОДА…

Знак «Вода» двумя пальцами левой руки.

Вы видели когда-нибудь воду, проснувшуюся

от шёпота в самое ухо?

Воду, недоумённо осматривающуюся

по сторонам?

— ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ…

Вы видели воду, внимательно

слушающую, что ей говорят?

— ИДИ

Вы видели, как вода льётся из крана?

Из крана, отключенного от

системы водоснабжения?

Нюра видела. Она набрала большую эмалированную кружку. Она отпила глоток.

Это была очень вкусная вода.

Самая вкусная.

— Мать?

— Да.

— Кто это у Седашовых живёт?

— Кто?

— Ну парень какой-то.

— А-а… это племянник Лиды покойной, царство ей небесное… Брат Нюркин, двоюродный.

— А-а-а!.. А то я у Нюрки спрашиваю — она молчит…

— Нашёл, у кого спрашивать…

— А тебе кто сказал?

— Зойка…

— Зойка? А чё племянник-то не выходит из квартиры?

— Приболел он в дороге…

— Приболел? Чем?

— Вась, тебе чего — заняться нечем? Ты мне когда стиралку обещал починить, а? У меня постельное две недели не стиранное!..

— Воду же отключили!

— Я ванну успела набрать.

— Сегодня починю…

— Не сегодня, а сейчас!

— Всё-всё, мать! За плоскогубцами в гараж сбегаю…