— А это вновь загадка! Выиграл Гудини пари. Может, и нынешний гость не хуже американца работает? Одесситы — народ не промах, на ходу подметки режут. Он что и впрямь летать собирается? Или будет раскаленное олово пить?

— На этот раз, к сожалению, нет. — Жеребцов вынул из кармана газету и на ходу заглянул в нее. — Вот как сам маэстро ответил: "Да, я при помощи магических сил могу взмыть выше храма во имя Христа Спасителя и трижды облететь вокруг старушки-Москвы. Или могу опуститься без приспособлений на дно морское, то бишь на дно Яузы или Москвы-реки и пробыть там без дыхания более трех часов. И для меня сделать это столь же легко, как для вас съесть пару куриных яиц. А то, что просто, для уважающего себя артиста — скучно. Ныне все свои энергетические ресурсы я сосредоточил на изучении высших тайн в медиумической, то есть анимизической и спиритической, области. Мне уже удалось доказать объективность силы, проявляющейся не только таинственными стуками (это доступно многим), но и гораздо более осязательными результатами”.

Соколов ехидно улыбнулся.

— Все ясно! Будет вызывать духов — обыкновенная морочка голов наших светских... — он замялся, подыскивая подходящее слово: — Эти медиумы — обычные шарлатаны, хотя среди них попадаются очень ловкие. Толстой в “Плодах просвещения” очень ярко вывел эту публику.

В этот момент сыщики подходили к гостеприимному трактиру Егорова.

— Так почему, Аполлинарий Николаевич, вы не верите в чудеса Блиндера?

— Потому что я их не видел. И дай-то Бог, чтобы не пришлось мне на этого одессита надевать наручники, которые он вряд ли сумеет снять.

В тот день газеты и впрямь вышли с громадными заголовками: “Проездом из Нью-Йорка в Харбин: три сеанса великого медиума!”, “Рожденный на Дальницкой улице Одессы, Блиндер прославился на весь мир!” и прочее.

Вдова купца-миллионера, почетная гражданка Горисовская жаждала быть причастной к знаменательному событию. При горячем содействии чиновника городской Думы и хорошей мзды (а в какой Думе не думают об этом?) она была допущена к мировому светилу в пятикомнатный люкс “Метрополя”. Халат едва охватывал безразмерную волосатую грудь маэстро. Манеры его были величественны, а голос властным:

— Я имею сведения, что вы радушно зовете меня ставить сеанс в ваших апартаментах? Так будьте известны, что я согласен, только поехали посмотреть!

Почетная гражданка предоставила для такого важного дела свою пятикомнатную квартиру. Маэстро облюбовал просторную гостиную с фикусами и картинами на стенах — Кипренского, Федора Толстого, Венецианова.

Маэстро ткнул пальцем:

— Это вызывает во мне большой восторг! У нас на Молдаванке был Шмуль Коганович. Тот тоже здорово рисовал. Но спалился на мокрухе. Это дверь куда? В соседнюю комнату? Эй, Изольда! Срочно купить материала и всю стену с дверью задрапировать. Чтоб без сомнений. И эта дверь скрипит? Смазать!

— Слушаюсь! — Изольда была ассистенткой, очень миниатюрной, но по-змеиному ловкой. Если у Изольды что и выступало, так это только нос.

Солнце, весь день радостно блестевшее на золотых церковных куполах, свалилось за Сухареву башню. Сливки общества, сумевшие обзавестись билетами по сто рублей, стекались к дому три по Садовой-Черногрязской. То и дело подкатывали лихачи на лакированных колясках, и все в коже и в очках шоферы подвозили своих хозяев на шикарных авто.

На втором этаже в квартире справа царило нетерпеливое ожидание. Поэт Валерий Брюсов, нервно вздергивая голову, говорил, обращаясь к знаменитому басу, солисту Императорских театров:

— Если верить газетам, то маэстро Блиндер является феноменом, появление которого перевернет материалистическое учение.

— Да и черт с ним, с учением, — гудел бас. — Но билеты... таких цен даже на мои концерты не бывает.

Владелица дома Марфа Абрамовна Горисовская, облачившая себя в невиданной красоты шинероялевое платье с размытыми цветочными узорами, ухватив за руку Изольду, громко протестовала:

— Дорого? Зато мило. Народ жидкий пошел, а прежде колесом ходили на разные фасоны и копейки не считали. Я вот и от денег отказалась, бесплатно фатеру предоставила. Пущай! Зато нынче на всю Белокаменную прогремлю.

Красавец и сердцеед Константин Бальмонт, гордо неся на голове обширную шевелюру, явился со знаменитой синематографической звездой. Звезда поцеловалась с басом — старые друзья! Всем остальным добродушно кивнула хорошенькой головкой. Весело спросила:

— Это точно, что медиум летать будет? Ах, как увлекательно! Такое необходимо заснять для синема. — На заманчиво приоткрытой груди сказочно искрилось стотысячное колье.

И лишь, как вековые дубы, стояли вдоль стен, не шелохнувшись, богатые гости — купцы-миллионщики.

Вдруг разговоры на полуслове оборвались. Кто-то цыкнул на лакея, разносившего шампанское и нечаянно звякнувшего фужерами. Благоухая дорогим одеколоном “Рояль-Ралле”, в новом фраке, хорошо сидевшем на крупной фигуре, орлиным взором пронзая присутствующих, появился маэстро Блиндер.

Хозяйка первой бросилась к маэстро:

— Наконец-то! Хорошо ли мой Савелий довез вас? Я ведь его жучила-жучила: “Ты, Савелий, мужик бедовый смотри, вези господина Блиндера с опаской, чтоб ему сердечному, было не тряско!”