— Но бывают случаи, когда духу не хватает сделать последний ход, наказать порок. История, о которой вам поведаю, случилась в мой первый год переезда из Петербурга в Москву. Поселившись в громадном доме у Красных ворот, я по субботам порой захаживал на Сухаревскую толкучку. Здесь среди разного хлама можно отыскать за бесценок хорошую картину, по невежеству наследников выброшенную вместе с мусором, или редкий том — мечту коллекционера. Помните трактирщика Григорьева, имевшего на Сушке трактир в подвале? Так он целую библиотеку редкостей собрал на книжных развалах. Был случай, когда какой-то пьяница ему притащил кипу царских указов, подписанных Петром Первым и им же правленных!

Проходя мимо калачного ряда, я обратил внимание на прилично одетую барышню лет двадцати пяти. В одной руке она держала над собой кружевной зонтик от солнца, а на локте другой висел ридикюль. Последний был почему-то раскрыт и оттуда выглядывал уголок кошелька.

“Надо сказать барышне о неловкости”, — решил я и уже было двинулся к ней. Но вдруг во мне заговорил профессиональный сыщик. Я подумал: а не воришка ли развязал ридикюль? Решил: надо малость последить. Окинул взором прилежащее пространство: где специалист по чужим сумкам и карманам?

Да будет вам, дамы и господа, известно, что карманный вор всегда имеет приличный вид, одет исправно, чисто, но не броско. Вор не должен выделяться из толпы, а вид его обычно вызывает доверие. В руках его вы не увидите ни зонта, ни перчаток, ни трости.

Рацер вставил:

— Эта профессия требует свободных рук.

А какие пальцы у карманника высокого класса — ну, прямо-таки Рахманинов! Они необыкновенной длины, узки, выхолены. Такой мастер всегда действует в одиночку.

— Почему? — удивилась любознательная супруга Диевского.

Ваш муж, сударыня, подтвердит, что настоящий вор-карманник, мастер экстра-класса, или, как его зовут в уголовной среде, — щипач, всегда полагается лишь на себя, и сообщник для него — ненужная помеха. Зато заурядный карманник работает на пропуль,то есть, вытащив кошелек, он спешит передать его своему сообщнику.

— Понятно, — мотнула головой супруга Диевского, — чтобы не застукали с поличным.

— Совершенно верно, сударыня! Вдруг я увидел, что к барышне приблизился юноша лет двадцати. Он был скверно одет, лицо с тонкими, даже благородными чертами, серое от дурного питания, хранило печать несчастной жизни. Никаких профессиональных воровских признаков в юноше я не обнаружил.

Неловким движением он запустил в ридикюль руку, вынул кошелек и уже было направился прочь:

— Стой, братец, — говорю и от души улыбаюсь. — Что нашел — чур на двоих.

Страшно смутился юноша, залился краской, мямлит:

— Простите, Господа ради...

— Просить прощения у закона будешь! — И обращаюсь к барышне: — У вас, сударыня, из ридикюля ничего не пропадало?

— Ах, и впрямь развязался... Откуда у вас, молодой человек, мой кошелек?

— Этот молодой, симпатичный на вид человек — воришка. Он похитил кошелек. Пройдемте в участок, это недалеко, в Глухаревом переулке. Там составим протокол, вы будете свидетельницей, а кошелек вам вернем.

Барышня замахала руками:

— Какой такой участок! В этом кошельке лишь какие-то копейки. — С укоризной посмотрела на юношу: — У вас, молодой человек, такое хорошее лицо, а вы... Неужели не стыдно?

Заплакал мой пленник:

— Простите, крайняя нужда толкнула... Вижу, сумка открыта, и я... того.

Я схватил за ворот воришку и цыкнул на него:

— Работать надо, тогда нужды не будет по сумкам лазить. Сейчас городовой тебя в участок сведет.

— Мать у меня больная, кушать ей нечего. Ради нее...

— А теперь тебя в тюрьму посадят, так ей легче будет? Хватит канючить. Эй, городовой!

Вдруг барышня, которая сама вот-вот расплачется, лезет в карман, достает рубль, протягивает его юноше:

— Возьмите, пожалуйста, молодой человек, купите маме покушать.

Тот, несмело поглядывая на меня, взял рубль:

— Благодарю вас, я при первой возможности верну.

Вспылил я:

— Да что же вы комедию тут разыгрываете: один несчастный, другая — добрая фея, а я — беспощадный злодей. Так, что ли?

Кругом народ толпится, молодого человека тоже жалеют.

Барышня предлагает мне:

— Давайте сходим к молодому человеку домой, убедимся, что он правду говорит. Если не соврал, так и отпустим его. Для первого раза.

Спрашиваю:

— Ты, похититель чужого добра, где живешь?

— Рядом совсем, в Большом Головином переулке! Ходьбы — всего ничего... Это в доме купчихи Глушковой.

Барышня обрадовалась:

— Все сразу прояснится! Я в туберкулезной лечебнице Эрлангера фельдшерицей служу, это на Большой Якиманке. Зовут меня Екатериной Ниловой. Может, помощь какую больной окажу.