Кошко вопросительно посмотрел на Жеребцова:

— Ты, Николай, понимаешь эту блатную музыку?

Зашел Нагель в буфет на вокзале, а там...

Жеребцов возразил:

— Я по фене ботаю. Не работают, черти, а херес хлещут!

— Зато у блатных жизнь опасная. Сами про себя говорят: —До смертинки — три пердинки!” Ну, дальше что? Так, Нагель живописует, как Шило у него спросил: “Нет ли надежного ювелира — не в хипеж толкнуть надо рыжье”, ну, золотой песок, приисковое золото. Купил он его по счастливому случаю и дешево во время недавнего приезда в Москву. “Если продавец баки не вколачивает, не обманывает, то можно еще купить пять пудов и сделать хороший гешефт!”

— И что Нагель?

— Отвел приятеля к знакомому ювелиру по фамилии Гера, известному скупщику краденого. Тот сказал, что золото высокой пробы и что он готов участвовать в этом деле и как финансист, и как эксперт. Шило согласился. Сам Нагель — охрана и носильщик. Пять пудов золота волочь — не сахар в ступе толочь! О выезде Нагель нас известит телеграммой.

— Интересное дело! — У Жеребцова азартно горели глаза. — Только следует Соколова пригласить... Уже две недели он скучает у себя в Мытищах.

— Хватит об этом! — резко оборвал Кошко. — Пока самоуправство нашего графа шло на пользу, я терпел. Но что он выкинул в деле об убийстве Марии Грачевой? Отпустил на свободу убийцу-чеченца! Нет, графа надо проучить — для его же пользы. На два месяца он отстранен от дел — ни днем меньше! Будь здоров, Николай. Мне надо писать докладную Яфимовичу — московский полицмейстер, ишь, приказал о всех крупных делах, коими занимаемся, ставить его в известность. Писаря из меня сделали!

Уже на другой день дежурный положил на стол Кошко телеграмму: “Выезжаем сегодня ночным номер девяносто тчк Отправление четыре тридцать семь тчк Встречайте”.

Кошко радостно потер ладони:

— Не сомневайтесь, голубчики! Радостно встретим! Уж извините, без оркестра и поцелуев, но потихоньку. Эй, где короли наружной службы — папа и сынок Гусаковы? И Жеребцова! Срочно ко мне...

Совещание было коротким. Решено было брать преступников с поличным — в момент сделки. Правда, не было известно — где эта сделка состоится. Возможно, в гостинице, где варшавские блатные остановятся.

— А как быть с нашим осведомителем? — забеспокоился вдруг Жеребцов. — Его-то брать нельзя. Судить — безнравственно с нашей стороны, отпустить — провалим его, дружки Шила перо под ребро засунут.

Кошко махнул рукой:

— Сейчас главное — осторожно проследить преступников от Брест-Литовского вокзала до гостиницы. А с Нагелем — жизнь покажет.

— Надо как-то предупредить его, — заметил Гусаков-младший, — чтобы бежал во время ареста, когда в карету станем их сажать — всех участников сделки. Я знаю, как сказать ему...

— Согласен, пусть осведомитель “хвостом пометет"! Кстати, я посмотрел в картотеке: Шило — это Семен Керзнер, четырежды судимый. Когда был совсем шкетом юным, то Сонька Блювштейн, она же Сонька Золотая Ручка, привлекла его в свою банду. Соньку суд отправил на каторжный остров Сахалин, а юнец бежал в Варшаву и там обосновался: воровал, мошенничал, ничем не брезгал, коли прибыль шла. Ювелир Роман Гера — рыба хитрая и скользкая. Обманул многих вдов и наследников, по дешевке скупал драгоценности, ибо имеет приятную внешность и знает подход.

— Когда поезд прибывает в Москву?

Кошко раскрыл книгу в бордовом переплете — "Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений”. Произнес:

— Девяностый поезд находится в пути из Варшавы сорок три часа. Прибывает в Москву послезавтра ровно в девять утра.

Все испытали острый азарт — как на охоте.

—Дайте мне только описание наружности! И я этого типа выделю из тысячной толпы, найду нужного человека”, — говорил Гусаков-старший. И про эту его феноменальную способность знали все.

Вот и теперь, появившись на втором дебаркадере Брест-Литовского вокзала за три минуты до прихода поезда, этот невысокий, седеющий человек в скромном темном пиджаке, с тростью в руке (стилет) ничем не выделялся из толпы ожидающих. Зато сам он видел все.

Гулко ударил колокол. На путях показалась тяжеленная черная громада паровоза, блестевшего маслом, выпускавшего дым и пар. И все сразу зашевелилось, задвигалось, заторопилось. Проводники в кителях с золотыми пуговицами, носильщики с бляхами на фартуках, ветречающие с цветами... Из вагонных дверей повалил бесконечный поток приехавших, заполнил все пространство дебаркадера: объятия, смех, слезы радости...