Шрифт:
Жеребцов пояснил:
— Маньяк сделал разрез по подреберью до латисимуса — широчайшей мышцы спины, чтобы достать печень. Можете поверить, что она искусана этим вурдалаком. Своими глазами видел.
Соколов коротко выдохнул:
— Кажется, я кое-что придумал. Пошли, объясню на свежем воздухе.
Маскарад
Минуло несколько дней. Опустевший было парк в Покровском-Стрешнево начал вновь заполняться гуляющими. Во всяком случае, в дневное время сюда приходили няни с детьми, спешили по своим делам чиновники, старички, сидя на садовых лавочках, читали газеты и обсуждали последние политические новости.
Но вот когда кровавый диск солнца тяжело опускался за горизонт, в довольно глухой части парка остановилась коляска. Из нее вышла парочка. Высоченный красавец средних лет с короткой, чуть тронутой сединой прической, с густыми каштановыми усами, переходившими в баки, с волевым бритым подбородком, с умными большими глазами под пышными бровями, под локоть поддерживал даму в модной шляпке с густой вуалью, скрывавшей лицо.
У дамы был вполне гвардейский рост. Чуть пугаясь в длинном шелковом платье, она проследовала со своим спутником к скамье, стоявшей невдалеке от посыпанной гравием дорожки.
Тихий сиреневый вечер незаметно перешел в августовскую ночь. Парк погрузился в мрачную тишину. И только господин, сидевший на скамье, оглашал пространство громоподобным голосом:
— Послушайте, сударыня, божественного Державина:
Бывало, под чужим нарядом
С красоткой чернобровой рядом
Иль беленькой сидя со мной,
То в шашки, то в картеж играешь...
Прекрасною твоей рукой
Туза червонного вскрываешь,
Сердечный твой тем кажешь взгляд...
Солдат, сенатор и кавалер Державин вряд ли предполагал, что его стихи прозвучат в столь кошмарном месте, обагренном кровью невинных жертв.
Вдруг острого слуха Соколова коснулся подозрительный звук сломанной ветки.
(Предусмотрительный Жеребцов еще днем раскидал вокруг сушняк.) И еще осторожный хруст, и еще... Кто-то осторожно подбирался к скамье, и намерения этого “кого-то” вряд ли были добрыми.
Едва ли не впервые в жизни у Соколова по спине пробежали мурашки ужаса и заломило где-то в области почек. Но он овладел собой и недрогнувшим голосом вновь огласил пустынные окрестности:
Я к крале короля бросаю,
И ферзь к ладье я придвигаю,
Даю марьяж иль шах и мат.
Заботливая дама в этот напряженный момент, забывая о собственной опасности, громадной ручищей обняла мужчину за шею. Тот деликатно ручищу снял и нежно пробасил:
— О шее о своей подумай, милый друг!
И в тот же миг сзади на Соколова метнулось что-то темное, страшное. Сыщик едва успел увернуться. Чья-то сатанинская рука, не достав жертву, промахнулась. Соколов навалился на руку, с силой крутанул ее в запястье. Орудие убийства выпало. Жеребцов с небывалой резвостью перелетел через скамью и железной хваткой вцепился маньяку в шею.
Соколов спокойно произнес:
— Вот шах и мат! Осторожней, Коля, не удави мерзавца. Это было бы ему легким концом. Где веревка? Для начала свяжем его — да покрепче!
Возмездие
Через минуту Жеребцов прочно замотал маньяку руки за спиной. Соколов зажег электрический фонарь и, даже испытывая острое любопытство, осветил выходца из ада. Перед сыщиками, дрожа всем телом, стоял высокий человек лет тридцати с неестественно удлиненным бледным скуластым лицом. Карие, глубоко сидящие глаза глядели на сыщиков исподлобья — со страхом и ненавистью. Большой нос утиной формы жадно втягивал воздух, словно к чему-то принюхивался. Эта уродливость усугублялась грубым выпирающим подбородком. На тонкой волосатой шее загнанной мышью бегал острый кадык — вверх-вниз.
Жеребцов, насладившись этим зрелищем, разглядывал орудие убийства. С недоумением он протянул его Соколову:
— Что это? Какая-то костяшка?
Соколов хмыкнул:
— Анатомию забыл? Это острозаточенная плечевая кость человека! Положи ее этому ублюдку за пазуху. Пригодится как вещественное доказательство. — И с холодным презрением обратился к маньяку: — Ты кто?
Маньяк дрожал всем телом, но за все время не проронил ни слова.
Соколов развел руками:
— Раз не желаешь разговаривать с нами, то мы приступим к делу. Хотя твоя гнусная натура не идет ни в какое сравнение с теми прекрасными жизнями, которые ты загубил, но что можно с тебя получить — я получу.
Спустя несколько минут, испуская истошные крики, маньяк был подвешен за выкрученные руки к толстому суку дуба — обнаженные ступни болтались на высоте чуть меньше сажени. Внизу сыщики разожгли небольшой костер, положив на сушняк толстую сырую осину. Огня было не так много, чтобы зажарить убийцу, но дыма и копоти достаточно, чтобы маньяк мог проклясть свою гнусную жизнь.
Сыщики с чувством исполненного перед человечеством долга покидали парк. Чистая луна, не замутненная облачками, освещала светлую в ночи дорожку. Небо казалось близким, а дрожавшие в легком мареве яркие звезды необычно крупными. Пахло травой и ночной свежестью.