Мелкими, неудобочитаемыми каракульками княгиня по-французски приписала: — Дорогой граф! Сделайте радость бедной старухе, навестите ее, оставьте хоть на вечер в покое Ваших разбойников. Обратите внимание: только в Вашу честь я приказала приготовить черепаховый суп, который Вы, уподобляясь невзыскательному пейзанину, столь любите. Целую...”

Соколову было по сердцу это приглашение, напомнившее ему те времена, когда он вращался в высшем свете. Всегда стараясь придерживаться хорошего тона (что не мешало порой разными выходками шокировать избранное общество), он тут же сел писать ответ:

“Милая княгиня, мое божество Анна Алексеевна! Спасибо, что вспомнили обо мне. Согласно Вашему совету, устрою 1 августа для разбойничков праздник— пусть себе погуляют в Вашу честь, потешатся. За черепаховый суп кланяюсь в ножки. Только прикажите Вашему Жану из Парижа (который вовсе не французский повар, а беглый каторжник и живет по подложному виду), чтобы тщательней спустил кровь из бедного животного и варил бы в настоящей мадере, а не в той, что продается в Охотном ряду за гривенник четверть. Иначе отправлю его этапом на Сахалин. Засим целую ручки...”

Запечатав сургучной печатью письмо, сыщик отправил его с нарочным.

Когда в назначенный день Соколов появился в доме княгини, в гостиной было полно народу. Сразу же стихли разговоры, все взоры обратились на сыщика. Подобно толстовской Ахросимовой из “Войны и мира”, он был знаменит прямотой ума и грубоватой простотой обращения. Но, разумеется, славу его увеличивали сыскные подвиги. Хотя никто ему вслух не смел заявить, но все были уверены, что поимка и “копчение” маньяка в Покровском-Стрешневе — дело рук графа, этого le terrible policier.

Но на этот раз “ужасного полицейского” никто не осуждал, даже газетчики-либералы стихли, прекратили свой визг. Так что хотя о Соколове в Москве и Петербурге рассказывали анекдоты, но все восхищались его удалью.

Соколов вручил княгине букет громадных роз и попугая в клетке, которую слуга внес вслед за графом. Все ахнули, завидя это громадное, наглое пернатое, столпились любопытным кружком. Дамы, в роскошных платьях и подчеркнуто скромных бриллиантах, защебетали:

— Ах, какая милая птичка! Граф, она умеет говорить?

— Как живешь, попка?

Птица вскинулась, распушила цветастый хвост и на всю залу гортанно и явственно произнесла:

— Ж... ж...

Господа с трудом удерживали смех, дамы застенчиво потупились, делая вид, что не разобрали неприличное слово, а графиня, вытирая выступившие от смеха слезы, спросила:

Граф, это вы нарочно выучили его мужицким словам? Ох, уморил! Нет, таких подарков я за всю жизнь не получала. Попка, ты мне нравишься!

Попугай вновь распушил хвост, завертелся на жердочке, но на этот раз ничего не сказал.

Громче других хохотавший над проделкой птицы человек в штатском, с бритым худощавым лицом, похожий на Цезаря, с военной выправкой и искрящимися умными глазами, весело произнес:

Подарок, разумеется, замечательный, но Миша Хлудов своей молодой жене еще более серьезное подношение сделал. Рассказать?

Миша был примечательной личностью, и Соколов когда-то его знал. Отец Миши — один из богатейших людей России, собрал громадную коллекцию старинных рукописей и книг, за что попал в энциклопедические словари. Когда в 1882 году старик помер, то юный наследник стал устраивать на отцовские капиталы такие карамболи, что и представить невозможно.

По удивительному совпадению Хлудовы жили в богатом особняке в самом близком соседстве с домом, где родился и рос Соколов, — в Хомутовском тупике, недалеко от Красных ворот. Еще в детстве будущий сыщик наблюдал некоторые чудачества богатого соседа. Так, у Миши была домашняя тигрица, которую он держал вместо любимой собаки, и в крепком подпитии любил кататься на ней верхом.

Дамы стали требовать от худощавого мужчины:

— Павел Григорьевич, миленький, расскажите про Мишино подношение!

Мужчина не стал упрямиться:

— Первые именины молодой жены Миши пришлись на семнадцатое сентября — ее звали Софьей. Гостей, как водится, полный дом. Все ждут праздничного обеда. Вдруг Миша говорит: “Я приготовил своей Софьюшке маленький подарочек. Прошу наверх, в залу!” Все поднялись на второй этаж. Смотрят, несколько рабочих тащат громадный ящик. Стали гвозди выдирать, крышку открывать. Сам Миша больше других старается, с топором суетится. Наконец крышку подняли, тут все завизжали и бросились, давя друг друга, к дверям. Из ящика выполз громадный крокодил. Миша сияет: “Вот, Софьюшка, прими — от всего сердца тебе дарю!”