— Вы уже дали разрешение на них?

— Дадим! — Жеребцов повернулся к окну и весело добавил: — А вот как раз и наш богач идет — за этим разрешением!

— Пригласи его сюда, в мой кабинет. Познакомимся с ним поближе.

В сопровождении Жеребцова в кабинет Соколова вошел среднего роста, крепкий в плечах человек, с бычьей шеей, с черной шевелюрой и крупным цыганистым лицом. По-военному вытянулся:

— Здравия желаю, господин полицейский! Позвольте получить разрешение на кладбище по случаю похорон моей супруги Анны Шитиковой.

Соколов вперил в него стальной взгляд серых глаз:

— Что случилось с покойной?

— Причина смерти? — Шитиков судорожно сглотнул. — Самый что ни на есть я теперь на свете несчастный человек. Прикажете доложить по порядку? Анна, супружница моя любимая, изволила лежать на кушетке и читать книгу покойного писателя Чехова. Прекрасные, замечу, рассказы. Вы не изволили читать? Настоятельно рекомендую-с.

Соколов слегка подбодрил Шитикова:

— Не от рассказов же погибла ваша супруга!

— Никак нет, по другой, совершенно неожиданной причине. Стало быть, моя Аннушка лежит на кушетке и вдруг говорит: “Гришаня, послал бы, что ль, дворника Артема к хохлу, что у Красных ворот торгует, арбузик астраханский кушать желаю!” А надо вам, господин полицейский, заметить, что промеж нами, то есть мною и Аннушкой, любовь самая чувствительная. По этой нежной причине я отвечаю: “Разве Артем сумеет арбуз выбрать! В арбузах, как в женщинах, — надо уметь с понятием разбираться!” Это я так пошутил, значит. И я пошел к Красным воротам, это как перейдешь трамвайную линию, значит, хохол Никифор торг имеет. А мы квартиру сымаем рядышком — в Большом Козловском, владение Севрюговых наследников. Окна спальни как раз в сад епархиального Филаретовского училища выходят.

Жеребцов, выставив длинную ногу в громадного размера штиблете, нетерпеливо ею дрыгал. Соколов же был исключительно выдержан. Он старался никогда не перебивать вопросом рассказ допрашиваемого. Для него стало ясно: Шитиков не шибко искренен, отсюда неуместное многословие.

Тот, попросив разрешения закурить, жадно втянул дым папиросы и продолжил:

— Ходьбы, если вам, господин начальник, тот околоток знаком, всего ничего. Пять минут туда, пять минут взад. Вышел я на крыльцо, а там возле дверей входа одноглазый черт (это в шутку я его так называю) — дворник Артем пыль метлой гоняет. Я ему, между прочим, говорю: “Супруга моя на кушетке отдыхает с книгой писателя Чехова, а я вот за арбузом бегу!” И тут же ходу — желание Аннушки выполнять. Я на ногу спорый. Минут десять всего отсутствовал — спешил любимой жене удовольствие доставить. Купил арбуз в полпуда — четыре гривны не пожалел. Еле доволок. Вертаюсь домой, а возле крыльца Серебрякова — это художница из третьей квартиры. “Милости просим, говорю, отведать! Приглашаю к нам в гости!” Подходим к дверям, а из-под их — вода потопом. Поставил я арбуз на лестницу и стал в дверь долбить. И художница кулачком старается, помогает. Стучали, стучали — молчок! Крикнул я дворника Артема, тот ломиком дверь — раз! — а там в ванне в натуральном виде в воде с головой Аннушка, а ейные ножки наружу пятками сияют.

— Супруга уже мертвая? — спросил Соколов.

— Так точно, ваше превосходительство! Мы ее быстренько, значит, из воды достали, качали, качали — только вспотели зря! Как же я теперя жить буду? Нет в жизни счастья без Аннушки!

— Состояние какое осталось после Анны?

Шитиков неопределенно пожал плечами:

— Как сказать, есть малость... Тысчонок сто пятьдесят.

— Жизнь Анны застрахована?

— Слава тебе, Господи! В прошлый понедельник в обществе “Заботливость” застраховал ее, так, малость — двести тысяч. Да разве моему горю деньгами поможешь? — протяжно, вибрируя голосом, вздохнул он.

— Завещание на вас записано? А когда составили его?

— Да в прошлый понедельник.

— Удивительная предусмотрительность!

— Сама она настаивала, сердце, поди, чувствовало!

— Как давно в браке состоите?

— Венчались-то? А как раз на день Иоанна Богослова, то есть восьмого мая. Такая промеж нами любовь чувствительная была, что все вокруг завидовали, а всего и пожили вместе малость — три с половиною месяца. Уж слюбились мы крепко!

Тем временем Жеребцов протянул разрешение на похороны:

— Пожалуйста, Григорий Исаевич!

Когда Шитиков, кланяясь и расшаркиваясь, удалился, Соколов начал в глубокой задумчивости мерить шагами кабинет. Появившимся Кошко и доктору Павловскому сказал:

— Совпадения странные и весьма подозрительные.

Женат этот дядя всего ничего, записывает на себя громадное состояние жены и тут же страхует ее жизнь на максимальную сумму — двести тысяч. А дни этой жизни, как выясняется, уже сочтены: двадцатипятилетняя здоровая женщина погибает самым странным образом.

Кошко вздохнул, понимающе кивнул головой:

— Вполне согласен с тобой, Аполлинарий Николаевич. Мы внимательно осматривали и место происшествия, и тело убитой — ничего подозрительного не обнаружили.

— Жертвы насильственного потопления всегда отчаянно борются за свою жизнь, — заметил Павловский. — Они заставляют сильно повозиться убийц, прежде чем те сделают свое страшное дело.

Жеребцов пробасил:

— Ее тело чисто, как ангельская душа, — ни ссадины, ни синяка.

Соколов повернулся к Павловскому: