Скитский инок также совершал повечерие, полунощницу, псалмы и поклоны. Но основой келейного правила монаха скита была «умная молитва», попытка достичь особого состояния — безмолвия (исихии), когда «не молитвою молится умъ, но превыше молитвы бываетъ; и въ обретении лучшаго молитва оставляется, и въ изступлении бываетъ, и ни хотениа имать чего» [486] .

«Молитва усты», по учению святых отцов, является только необходимой подготовкой к «умной молитве». «Святыи же Агафонъ рече: телесное делание лист точию; внутреннее же, спрячь умное, плодъ есть» [487] . Именно об этой «умной», внутренней молитве как о высшем монашеском делании и писал в своих главах преподобный Нил Сорский.

«Жительство Ниловы пустыни», записанное Плешковым, так рассказывает о келейном пребывании скитских иноков: после захода солнца «седи в келлии, безмолствуя, и, собрав си ум, держи молитву. Имей же с нею и память смертную память суда Божиа и воздаяния благим же и злым делом, имея во всем себе грешнейша всех и бесов сквернейша и по сех, како хощеши мучен быти». Если придут слезы умиления, необходимо постараться держать молитву час, а потом перейти к молитвенному деланию — пению вечерних молитв (повечерия), после этого вновь держать молитву, уже чистую, без всякого размышления, даже душеполезного, без помысла и мечтания — «елика ти сила, со всякою бодростию полчаса» (ГИМ. Щук. № 212. Л. 207 — 207 об.).

Преподобный Нил Сорский говорит об этом в своих главах словами святых Григория Синаита и Симеона Нового Богослова: «…о молитв… прилежно попечение имети, всехъ помыслъ ошаася въ ней, аще мощно; не точию злыхъ, но и мнимыхъ благыхъ… и искати въ сердци Господа, еже есть умомъ блюсти сердце в молитве и внутрь сего всегда обращатися» [488] .

После вечернего правила полагался краткий сон, полунощница (ночные молитвы) и вновь молитва «чистая без парения час един». Если находил помысл уныния, то пели псалмы, читали молитвы по собственному усмотрению, молитвами первого часа дня (около 7 утра) заканчивалось келейное ночное бдение.

От утра до времени трапезы полагалось читать Евангелие, Псалтирь, святоотеческие книги, молитвы, после трапезы разрешался отдых — «час един», потом наступало время для занятий рукоделием с внутренней молитвой, чтения и совершения вечерних молитв (вечерни).

День и ночь инока Нило–Сорского скита проходили в непрестанной молитве, в соответствии с правилом, выработанным еще древними скитскими отцами: «час молитися, час чести (читать. — Е. Р.), час пети и тако день преходити еже добре» [489] .

Один из подвижников египетского скита — старец Исаак так наставлял иноков: «Цель всякого монаха и совершенство заключается в постоянной непрерывной молитве, сколько возможно для немощи человеческой. Для достижения сего мы употребляем все труды и все сокрушение сердца» [490] .

Скитский устав особо оговаривал, что если в любое время дня и ночи придет на ум чистая молитва и помысел умиления, держать их, сколько можно, не думать об исполнении правила, не совершать поклоны — все оставить ради чистой молитвы.

Об этом преподобный Нил Сорский также писал в своих главах: «Аще бо… видиши диствующу молитву въ твоемъ сердци и не престающу двизатися, да не оставиши ю никогда же и въстанеши пти, аще не по смотрению оставитъ тя: Бога бо внутрь оставль, извну призываеши, от высокыхъ къ нижнимъ прекланяася» [491] .

Подробное описание келейного пребывания иноков Нило–Сорского скита, сделанное Плешковым, является важным свидетельством того, что и в XVII в. традиция «мысленного делания» в Нило–Сорской пустыни не угасала. (По мнению Г. В. Федотова, с середины 50–х гг. XVI в. иосифлянство восторжествовало, а мистическое направление в русском иночестве угасло [492] .)

«Умная молитва» была главным монашеским деланием скитских иноков. «Скитничество» как форма монастырской жизни есть, по справедливому определению В. О. Ключевского, «умное делание» [493] . Сравнивая духовный строй Нило–Сорской пустыни с древними скитами Египта, Палестины, Афона, можно говорить об их сходности, а также о том, что Нило–Сорский скит, основанный в конце XV в., продолжал традиции духовной жизни древних скитов.

В историографии сложилось мнение, что Нил Сорский как «представитель афонско–созерцательного исихазма» был чужд русской действительности (так считали В. О. Ключевский, В. И. Жмакин, Н. Н. Костомаров, А. Правдин и другие историки XIX столетия) [494] . Впоследствии это мнение практически не оспаривалось, оно присутствует в работах Н. А. Казаковой, Я. С. Лурье [495] . А. В. Карташев называл даже Нила Сорского русским самородным талантом, создавшим исихастическое движение на Руси [496] .

Однако конкретные исследования книжной и монастырской культуры Руси второй половины XIV–XV вв. показывают ошибочность таких суждений. Нил Сорский не был единственным исихастом на Руси, до него уже сложилась русская традиция исихазма. В результате возобновления активных церковных, книжных и паломнических контактов с Афоном и Византией русская переводная литература, как отмечал в своем исследовании А. И. Соболевский, увеличилась почти вдвое. Это была «новая» для русской книжности литература мистико–созерцательного направления (сочинения святых Симеона Нового Богослова, Исаака Сирина, Григория Паламы, Григория Синаита) [497] .