Каждые полчаса день и ночь в песочных часах перетекал из одной половины в другую песок. Каждый раз, когда юнга их переворачивал, звучал корабельный колокол; после восьмого сменялась вахта. Уходящие сдавали вахту со старинным присловьем:

– Вахта сменилась, склянки пробили! По милости Божьей мы ветер словили! [303]

Каждый день на борту начинался с молитв и пения гимнов. Каждое утро по приказу боцмана палубные матросы откачивали воду, просочившуюся в трюмы, собирали воду с палуб и драили доски. Другие поправляли снасти, чинили прорехи в парусах и плели новые лини из перетертых канатов, а канониры прочищали и пристреливали пушки. Готовясь к залпу, они сначала заряжали в длинное дуло каменное ядро, затем забивали пороховой заряд в цилиндрический металлический патрон. Открытый конец этого патрона вставляли в казенную часть дула и подносили к запальнику тлеющий фитиль. При стрельбе лучше было держаться подальше, как себе на беду обнаружил в 1460 году король Иаков II Шотландский:

«И пока сей правитель, более любопытный, нежели пристало ему самому или величию его сана, стоял рядом с канонирами, когда давался залп, его берцовую кость надвое расколол осколок плохо отлитой пушки, разорвавшейся при выстреле, от чего он был повержен наземь и в тот же час умер» [304] .

Если обходилось без неприятных происшествий и под рукой было достаточно заранее начиненных порохом зарядов, можно было поддерживать медленный, но равномерный обстрел.

Пока грохотали орудия, слуги и юнги начищали доспехи господ, стирали и чинили их одежду. В трюмах баталер [305] ежедневно проводил ревизию продовольствия и снаряжения. Кок варил единственную горячую еду за день на заполненной песком жаровне на палубе, и получившееся густое варево матросы ели из деревянных плошек руками или орудуя небольшими ножами. Каждый член экипажа, начиная с капитана, получал одинаковый основной рацион на день: полтора фунта сухарей, две с половиной пинты воды, толику уксуса и оливкового масла вкупе с фунтом соленой говядины или полфунтом свинины либо – в постные дни – риса с треской или сыром [306] . Деликатесы вроде сушеных фруктов приберегались для элиты – они сыграют ключевую роль, позволив офицерам сохранить здоровье.

Офицеры отдавали приказания со шканцев (помост главной палубы за грот-мачтой) или взбирались по лесенке на полуют, представлявший собой крышу юта в кормовой части судна, откуда открывался лучший обзор. Тем временем штурманы вычисляли местонахождение корабля и корректировали курс. Учитывая, что в распоряжении у них имелись инструменты самые элементарные, задача была трудоемкой. По мере того как суда продвигались на юг, Полярная звезда смещалась к горизонту, пока наконец, приблизительно на девяти градусах северной широты, не коснулась моря и не скрылась за горизонтом. Новичкам, впервые проводящим ночь под южными небесами, казалось, что мир внезапно перевернулся. Даже ветераны качали головами, прежде чем приспособиться к новому небосклону. Португальцы первыми из европейцев столкнулись с проблемой навигации к югу от экватора, и без Полярной звезды в качестве путеводной они научились рассчитывать широту, измеряя высоту солнца в полдень. Щуриться прямо на солнце (опять же если его не застили облака) было не самым приятным занятием, а поскольку тогда еще не придумали прибора для измерения времени, который был бы точен в море, делать замеры и расчеты приходилось по несколько раз, подгадывая момент, когда солнце находится на самой верхней точке дуги. Кроме того, солнце было менее надежным Полярной звезды. Поскольку его эклиптика не соответствует небесному экватору, – иными словами, поскольку его путь по небу не совпадает с проекцией земного экватора на небо, – угол его меридиана относительно экватора разнится в зависимости от дня года. Штурману, желавшему определять свою широту по солнцу, приходилось компенсировать эту переменную. Опять же у португальцев была фора. На кораблях да Гамы имелись так называемые Таблицы солнца, длинные навигационные таблицы определения склонения солнца с указаниями по их применению, составленные еще комиссией математиков короля Жуана II в 1484 году. В таблицах приводились данные о склонении солнца – его меридианного угла к экватору в полдень – на каждый день года, а инструкции объясняли штурману, как применить ту или иную цифру к собранным показаниям. Учитывая трудоемкость наблюдений и расчетов, многие предпочитали отказаться от небесной навигации и плыть, полагаясь на интуицию, но Васко да Гама был твердым поборником правил.

Что до долготы, определить ее не было вообще никакого способа. Штурманы полагались на навигационные счисления, которые сводились к выдвигаемым на основе опыта догадкам относительно скорости корабля с учетом направления, которое показывал компас. Этот архиважный инструмент помещался в углублении под полуютом, поближе к тому месту, где из кормы выступал румпель. Намагниченная игла крепилась к карточке с розой ветров, и все вместе устанавливали на штифте в круглой чаше. Сам прибор освещался крошечной масляной лампой и был заключен в деревянный короб с козырьком. Запасные иглы и карты, равно как и куски адаманта для перемагничивания игл тщательно оберегались. Когда вахтенный офицер выкрикивал приказ изменить курс, то, налегая на румпель, поворачивающий рулевое весло, рулевой посматривал на компас возле себя. Учитывая, что обзор ему закрывали паруса и носовой бак, фигуры матросов и палубное снаряжение, зачастую рулевой только по одному компасу мог определить, куда направляется корабль.

Между исполнением обязанностей некоторые читали книги, большинство же играли в кости или карты. Одни рыбачили с удочками, сетями и гарпунами, чистили, разделывали и солили все, что оставалось от улова после обеда. Другие заводили мелодию или пели морские песни. Кое-кто держал собак или кошек, сокращавших популяцию крыс и мышей, подъедавших корабельные припасы. Многие просто ели и пили, валялись на палубе, говорили, спорили и временами ввязывались в драки, зачастую спровоцированные ежедневным рационом вина в количестве двух литров на человека. Молились все. Оказавшись в неизведанных водах, когда смерть вечно маячила на горизонте, все испытывали потребность в защите милостивого Бога, который сохранил бы их от беды. Молились в одиночестве за работой или группами, иногда во главе с капитаном. Моряки слушали богослужения у походных алтарей, читали псалтырь, терли на счастье ладанки и продолжительными мессами и праздниками отмечали дни святых.

Каждый день заканчивался вечерней, по окончании которой выставляли ночную вахту, а на мачты поднимали фонари. Капитан удалялся в свою кабину на юте, офицеры – на свои койки в каюте под ним и на полубаке. Остальные спали где придется, например, под баком, а душными тропическими ночами, когда в трюмах и каютах воняло, под открытым небом; в большом спросе всегда был люк трюма, единственная плоская поверхность. На гораздо меньшей каравелле, где имелась только одна каюта и было еще меньше возможностей уединиться, люди скучивались еще теснее.

Август все тянулся, моряки болели, людей донимал палящий зной. Остававшаяся провизия быстро портилась. Вода начинала тухнуть, и ее пили, зажав нос. Сильной вонью несло отовсюду. Матросы, ставившие и убиравшие паруса, втягивавшие якоря под палящим солнцем, месяцами работали и спали, не меняя одежды. В море они никогда не стригли волосы и редко мылись: морская вода была слишком соленой, а пресная – слишком ценной, и в голове кишели вши. По необходимости они присаживались между канатами на баке и в качестве отхожего места пользовались открытым ящиком, но из-за качки и штормов невозможно было соблюдать хотя бы минимум приличий, и экскременты неизбежно смывало в трюмы. Один пассажир в более позднем португальском плавании на Восток нарисовал мучительную картину наихудших мгновений: