Проснувшись на рассвете, я никак не мог припомнить, как я уснул. Я понимал, что в светлое время дня нужно быть предельно осторожным. Иди медленно, сказал я себе. Уходи в сторону от приближающихся машин, избегай любых встреч, сойди с шоссе, но ни в коем случае не заходи на частную землю. До города было еще километров десять — тринадцать.

Я шел около часа по проселочной дороге параллельно главному шоссе, когда услышал позади себя стук копыт — фермерская телега. Я поднял руку и увидел фермера, человека лет пятидесяти с худым небритым лицом. Он затормозил и остановился.

— Далеко ли до города?

— Полчаса, — ответил он.

Я нашел эту новость сногсшибательной, но решил, что его представления о времени и расстояниях несколько смещены. Он сказал, что едет туда же, и предложил подвезти меня. Я с радостью запрыгнул в телегу и сел впереди, рядом с ним.

Лошадь двигалась в своем собственном неторопливом темпе, и примерно через час мы добрались до города, обменявшись по пути лишь несколькими словами. Фермер направлялся на городской рынок. Было уже почти половина восьмого. Мы находились недалеко от квартиры дяди и тети.

Придя к ним, я увидел, что дверь не заперта. Дядя Сэм, ожидая мое возвращение и ни секунды в нем не сомневаясь, держал дверь незапертой. Я вошел и увидел его — сильный как всегда, но на красивом лице видны следы усталости. Он крепко обнял меня.

— Я же говорил тебе, — крикнул он тете Мине. — Я знал это!

Тетя Мина лежала в кровати с компрессом на лбу. В квартире чувствовался запах уксуса. Компресс был пропитан разведенным уксусом — старое домашнее средство от сильной головной боли. Мина выглядела измученной. У нее почти не было сил говорить.

Я вспомнил о ее склонности к драматизации и постарался сохранить спокойствие. Наконец она храбро улыбнулась, кивнула и подмигнула глазом, не закрытым компрессом. Когда я приблизился к постели, она протянула мне руку и я поцеловал ее.

— Я же говорил тебе, — повторил дядя Сэм. — Если он смог переплыть реку, на суше у него не может быть проблем.

Не отпуская рук тети Мины, я склонился и прижался к ним губами. Потом, когда, повернувшись, я собрался отойти от кровати, она тихо прошептала:

— Ты сделал это. Ты сделал это. Твой дядя был прав.

Она опять уснула, а мы с дядей Сэмом пошли на кухню попить кофе. Я спросил у него, как он нашел меня на вокзале и откуда он узнал о моем аресте.

— Это неважно, — ответил он. — А как тебе понравился мой знак с кепкой?

— Ты видишь, это сработало, — сказал я.

Мы были очень горды собой. Арест, полагаю, был просто результатом выборочного контроля, сказал дядя. Хозяин кафе знал тех жандармов, которые увели меня, и сказал, что оба они вполне добродушные парни. Было несложно выяснить место моего заключения, и дядя узнал, что я буду доставлен к французской границе. Поэтому он решил пойти с утра пораньше на станцию и там ждать моего появления.

Однако наша радость была омрачена: один знакомый сообщил в Эзра-Комитет о моем аресте. Теперь, после моего возвращения, люди из комитета были обеспокоены тем, что своим присутствием я подвергаю опасности своих родных. Итак, было необходимо немедленно перевезти меня в другое место.

Той же ночью меня отвезли в еврейскую семью, которая предоставляла кров проезжающим беженцам. Жандармерия не имела оснований искать меня там — по их мнению, я находился во Франции. Тем временем комитет пытался организовать мой переезд в Бельгию.

В этом доме я не спрашивал имен и не называл свое. Принимая горячую ванну, я не мог вспомнить, когда в последний раз наслаждался такой роскошью. На следующее утро за завтраком я обнаружил небольшую группу людей, которые волей случая оказались вместе. Нас было человек десять. Все мы были евреями, пытающимися уйти от своей судьбы. Среди нас находились два ребенка и два ортодоксальных еврея.

В доме была огромная веранда, уютная гостиная с мягкими креслами, камин и еще одна большая комната. Люди встречались в фойе. Я не имел ни малейшего представления, как долго я пробуду здесь. Мне строго приказали: не сметь выходить из дома.

Как-то раз пришел дядя Сэм и принес мне одежду. Он спросил, нужна ли мне обувь. Нет, ответил я, у меня есть еще одна пара в чемодане у Хайнца, который в Трире ждет от меня сигнала.

Позже, в этот же день, к нам присоединилась еще одна женщина из Германии — среднего возраста, дородная и седая. Было заметно, что зубной протез у нее плохо подогнан: он щелкал во время разговора.

В тот вечер был Шаббат и нас накормили особенно вкусно. В Вене еду на Шаббат готовила мама. Наверное, они с Генни как раз сейчас зажигают свечи. Я не знал, кто готовил здесь, но мне захотелось написать маме и рассказать ей о том, какой замечательный у нас был ужин. Она очень обрадуется, узнав, что я хорошо питаюсь.