Подпись — «Гестапо II, Мюллер» следовала за словами «Телетайп разослать секретно».

Всем известный секрет.

Мы оказались свидетелями катастрофы, последовавшей за этим указом гестапо, когда по пути в Бельгию остановились на дороге и глядели на зловеще пылающий горизонт. В городах и деревнях немцы были разбужены звоном бьющегося стекла, вспышками факелов, которыми поджигались синагоги, и запахом пылающих молельных домов, в то время как полиция и пожарные безучастно наблюдали за происходящим. Офицеры гестапо руководили нападавшими, и тысячи добровольцев из гражданского населения помогали им рушить магазины и вдребезги разбивать витрины. Были слышны и другие звуки: крики беззащитных евреев, жестоко избиваемых их недавними соотечественниками. Затем тысячи евреев были проведены перед горланящим сбродом.

Когда мы приехали в гостиницу в Брюсселе и услышали первые сообщения, мы еще не могли оценить весь размах террора. Была ли моя мать одной из жертв Хрустальной ночи в Австрии, ставшей теперь частью Германии? Тысячи евреев были вытащены из своих квартир и арестованы. Были ли среди них мои сестры? При поддержке и одобрении со стороны немцев были разграблены, а затем стерты с лица земли почти триста синагог. Моя тоже? Стал ли наш раввин, который как раз четыре года назад благословил меня при моей Бар-мицве, одной из жертв? Кто благословлял теперь его? В эту ночь было уничтожено около семи тысяч еврейских магазинов и фирм. В течение лишь нескольких часов, когда улицы сверкали от осколков, обе стороны получили важный урок: евреи поняли, что нацисты не остановятся ни перед чем, а нацисты убедились, что мир позволяет им делать почти все что угодно.

В холле гостиницы, измученный бессонной ночью, я вспомнил день, когда Гитлер вошел в Вену. Как далеко все зашло! Я вспомнил, как коричневорубашечники хотели забрать мою кузину Марту и при этом разгромили магазин дяди Морица, а вся семья, сжавшись от страха, недоумевала, почему никто не пришел к нам на помощь. Сейчас существовало несметное множество таких семей, тысячи их были согнаны в такие места, как Дахау, где находился и мой дядя. Смогут ли они выжить? Никто этого не знал, и наш страх вспыхнул вновь от жара Хрустальной ночи.

В маленьком холле гостиницы незнакомые мне люди, с утренними газетами в руках, бродили среди нескольких мягких кресел и диванов и старались понять смысл тех ужасных событий, о которых читали.

— Подождите здесь все вместе, — сказал нам Беккер.

Он подошел к ближайшему окошку и передал служащему какие-то бумаги. Беккер был балагур, он часто паясничал, но его кривлянье было лишь уловкой, попыткой отвлечь нас от тяжелых раздумий об опасностях, сгущающихся вокруг. За клоунадой угадывалась сила, которая передавалась и нам.

Мы сидели все вместе и пытались понять, о чем говорят люди в холле. Какой погром? Какой террор? После бессонной ночи в дороге все вокруг казалось нереальным.

Это была для меня четвертая страна за десять дней. Бельгия была оазисом, в то время как вся Европа вокруг уже сотрясалась. Беккер жестами призвал нас к спокойствию. Мы полностью зависели от доброй воли посторонних людей, которые говорили нам, куда идти и что необходимо делать, чтобы выжить. Нашей родиной стала теперь Бельгия. Но как надолго? До тех пор, пока мир не вернется к здравомыслию? Беккер взглянул на меня и почувствовал, что мои нервы напряжены до предела. Всего за десять дней он, с его кожаной кепкой, открытой улыбкой, шельмовскими ужимками, стал мне близким другом.

— Лео, — посмеиваясь, сказал он, — прошедшая ночь была довольно сухой.

— Да, — ответил я, — даже деньги у меня в кошельке сухие.

— Ну что ты все о деньгах?! — засмеялся он.

В этот момент через вращающуюся дверь в холл вошла молодая женщина. Увидев Беккера, она радостно поздоровалась с ним. Был ли хоть один человек в Европе, который не знал Беккера?! Женщину звали Мириам, на ней был хорошо сшитый костюм и в руке портфель. Она была приветлива, но сразу же деловито прошла к бюро регистрации. Беккер, повернувшись к нам, неожиданно сказал, что ему пора идти.

— Когда разбогатеешь в Америке, — сказал он, обращаясь ко мне, — пришли мне билет для проезда туда!

И хотя Беккер сказал это шутя, за этим угадывалось: «Не забывай меня!»

Я чувствовал, что мы больше никогда не увидимся, и мне не хватало нужных слов, чтобы выразить ему свою благодарность. На прощание мы пожали друг другу руки, и он сказал:

— Выше нос! Я поговорю с Миной и Сэмом и расскажу им все.

Я был слишком взволнован, чтобы что-то сказать. Лучше всего поменьше думать о прошлом, о тете Мине и дяде Сэме, обо всех других, оставленных мной. Мужчина, который сидел в машине позади меня, схватил Беккера трясущимися руками.

— A dank’ eich, — сказал он просто, вытирая слезы, появившиеся из-под очков. — «Благодарю».

После отъезда Беккера Мириам взяла управление на себя. Она сообщила нам, что следующие двадцать четыре часа мы должны оставаться в отеле, так как у нас нет пока документов. Мы получили талоны на еду. В Эзра-Комитете продумали все до мельчайших деталей. На следующее утро нас отведут в местное отделение Эзра-Комитета, где мы получим дальнейшие инструкции, упорядочивающие наше положение. Мы не имели представления, что это означает.