Шрифт:
Женщина не рассмеялась, но казалось, что нервозность, висевшая в воздухе, чуть уменьшилась. На заднее сидение сели худощавый мужчина в очках, женщина среднего роста и полная женщина из Германии. Хрупкая юная девушка безуспешно пыталась втиснуться между двух женщин. В конце концов женщина из Германии предложила, чтобы та села к ней на колени. Девушка слегка обиделась, ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с ребенком. Помедлив, она неохотно согласилась посидеть там, по крайней мере какое-то время. Наша жизнь была поставлена на карту, а мы ссорились, кому куда лучше сесть.
Уехали мы около полуночи. До Брюсселя по прямой было километров двести, но Беккер должен был ехать второстепенными дорогами, чтобы избежать полицейского контроля. Когда мы сели в машину, он установил фару над задним номерным знаком. В случае если нас начнут преследовать, пояснил Беккер, он включит свет в надежде ослепить преследователя.
Меньше чем за час мы добрались до границы, но машина Беккера с шестью пассажирами и багажом была не в состоянии двигаться быстро. Подъехав к пограничному посту, Беккер снизил скорость, чтобы увидеть, есть ли там люди. Никого не было. Считалось, что в ночное время на второстепенных дорогах со слабым движением охрана границ не нужна, особенно между такими дружескими странами, как Люксембург и Бельгия. Мы с облегчением вздохнули — Беккер знал свое дело. Пограничный знак гласил: Belgique — Belgi"e.
Мы продолжили наш путь в Брюссель по широкой двухполосной дороге, идущей в северо-западном направлении. Вскоре миновали Арденны, красоту которых невозможно было разглядеть в темноте. Вдоль дороги был виден лес. Никто из нас не пытался уснуть. Проезжая вблизи района Бастонь, мы не могли и предположить, какие кровавые бои между американцами и немцами произойдут здесь спустя шесть лет. Все, что мы знали в нашей короткой жизни, был страх.
Беккер ехал все быстрее и быстрее, и некоторые из нас забеспокоились. Внезапно маленькая девушка на заднем сидении, которая нервничала всю ночь, закашлялась, начала давиться, и наконец ее вырвало.
— Что случилось? — спросил Беккер.
— Малышку вырвало, — ответила женщина из Германии, щелкнув зубным протезом.
— Хорошо, — засмеялся Беккер, — теперь я знаю, что мы едем достаточно быстро.
Он пытался рассеять наш страх. Это немного помогло нам, но в машине ужасно воняло рвотой. Проезжая по промозглой сельской местности, мы открыли все окна.
— Тебя не беспокоит, как я еду? — спросил Беккер, поворачиваясь ко мне.
— Нет.
— Знаешь, — сказал он, подмигивая, — я умею и медленно ездить. Надеюсь, в этот раз ты не оставишь лужу на полу машины.
Он посоветовал стройной женщине, сидящей рядом с ним, чтобы она попыталась немного поспать.
— Я хочу смотреть в окно, — ответила женщина.
Чуть позже Беккер убрал руки с руля, чтобы закурить сигарету.
— Не надо так! — воскликнула женщина. — Держите руль!
— Вы же собирались смотреть в окно, — ответил Беккер.
Он пытался и дальше нас успокаивать, но наша тревога все возрастала. Мы вновь были в чужой стране и не имели представления, что ожидает нас впереди и нет ли вблизи погони.
Немного позже стало казаться, что страна открылась — деревья исчезли, и мы увидели небо, усыпанное звездами. Я смотрел вперед, когда мужчина в очках, сидящий прямо позади меня, воскликнул испугано на идише: «Смотрите, смотрите направо! Вы видите то же, что и я?»
Это было самое странное ночное небо, которое я когда-нибудь видел. Беккер замедлил ход и попытался посмотреть в ту сторону. Потом остановил машину совсем, и все мы стали смотреть на восток. Вдали, едва различимо, темный горизонт был расцвечен сполохами необычных цветов. Поскольку было еще темно, это не могла быть радуга. Там видны были цветные полосы и вспышки, как будто незримый великан пальцем раскрашивал небо.
Мы приехали в Брюссель около семи часов утра; большинство из нас не спало в эту лихорадочную ночь. Беккер высадил нас возле небольшой гостиницы. В холле были газеты. Заголовки сообщали: «Nuit de terreur en Allemagne. Pogrom contre les Juifs» — «Ночь террора в Германии. Погром против евреев».
Теперь мы знали, откуда эти странные цвета на горизонте. Это был ответ нацистов на убийство немецкого секретаря посольства. Мы видели Хрустальную ночь, ночь разбитых витрин.
4
БРЮССЕЛЬ, АНТВЕРПЕН
(ноябрь — декабрь 1938)
Хрустальная ночь явилась воплощением варварства Гитлера. Ничтожный предлог — поступок юного Гершла Гриншпана, который, услышав о мучениях отца и желая отомстить, отправился в немецкое посольство в Париже, — был Гитлеру как нельзя более кстати. Эрнст фон Рат, убитый Гриншпаном, уже через несколько часов после смерти был со всеми почестями, как герой, похоронен в Дюссельдорфе в присутствии Гитлера и его ближайшего окружения. Затем, этой же ночью, девятого ноября, в 23:55, из штаб-квартиры гестапо в Берлине всем офицерам была разослана депеша: