— Легендарного? Что вы хотите этим сказать?

— Ни одно из дошедших сведений о нем особого доверия не заслуживает. Авторство его приписывается не одному десятку работ, но лишь однажды оно было доказано со всей достоверностью, и эта работа — перед вами. Немало ходит о нем легенд, и каждая — будто глава из книги ужасов. Его мать обвинили в колдовстве и тайных сношениях с дьяволом. Бедняжка, она взошла на костер… Сам Серралада, похоже, страдал эпилепсией или чем-то в этом духе. Люди считали его бесноватым, то есть сыном Сатаны.

— Что еще говорят легенды?

— В ту пору Вальделаплана слыла одной из опор инквизиции, и местные ревнители веры выжгли на лбу художника тавро — позднее Серралада заклеймил им вот этих грешников…

— Оборотный крест! — не выдерживаю я.

Мы вынуждены срочно ретироваться: священник выразительным взглядом пригласил нас покинуть святилище. По дороге в парк я рассказываю Пальясу о находке в Старом Квартале.

— А вы уверены, что тот рисунок по времени совпадает с убийством? Может быть, он сделан значительно раньше и совсем по другому поводу?

— Эх, кабы знать! А между тем, этой ночью совершено еще одно убийство. Полиция держит тут одного под подозрением, но, сдается мне, все обстоит далеко не так просто.

Едва Пальяс приходит в себя от новости, я прошу его поподробней исследовать все, что имеет хоть какое-то отношение к Маэстро Серралада.

— Есть здесь один старец-каноник, воистину одержимый двумя страстями: песнями Луиса Мариано и готической живописью. Вот с ним я и потолкую. Стало быть, опять выхожу на след, а?..

Не успели мы очутиться в комиссариате, как Пучадес со всех ног ринулся нам навстречу. Давно я не видел такого счастливого человека.

— Этот тип уже на изломе, а ведь мы еще не применяли допрос с пристрастием… Вконец запутался, сам себе противоречит. Вот-вот признается наконец, что убил эту девицу.

— А как насчет другого преступления? Хотите и его навесить на бедолагу?

— Всему свое, время, милый мой Буэнавентура…

— Если вы еще подзажмете гайки, он признается, что давно уже работает на Моссад, собственноручно шлепнул генерала Прим…

— Ну, эта сторона деятельности нас пока не интересует. Возможно, первое убийство не на его совести; просто, зная обстоятельства, Фидель сработал под вампира.

— Убийство на почве страсти исключает продуманную, скрупулезную подготовку.

— Вовсе нет, ты же сам прекрасно мне все растолковал. Убийство Фидель совершил в состоянии аффекта, потом, когда до него дошло наконец, жутко перепугался, а тут на память пришла дядюшкина болтовня… Оно, конечно, — может, и противно кусать покойницу, да своя-то рубашка ближе к телу… Словом, задумано ловко, да не на тех он напал, верно?

— Какое там ловко… Я, если хочешь знать, уверен, что оба эти преступления напрямую связаны с тем, что случилось здесь пятнадцать лет назад.

— Нашел, когда прошлогодний снег вспоминать! Нет, уж лучше синица в руках, и я ей головку набок сверну… А то Родригес вон филином смотрит.

— Ты еще рассчитываешь на меня? Тогда подскажи, где разыскать ту птичку, которой перышки потрепали, да неудачно.

— Э, вон ты куда, — мрачнеет Пучадес, — подожди, я сейчас.

На мгновение выглянув в коридор, он плотно закрывает дверь кабинета. И только после этого оборачивается ко мне.

— Все уж быльем поросло, а ты, значит, решил выйти на след той бабы? Да она уж небось давно бабушка!

— Это роли не играет. Мне нужны двое: она и бывший комиссар Пуэртолас. Встреча с ними все и решит.

— Черт с тобой, — сникает Пучадес. — Эту мокрицу зовут Соледад Тибурсио, больше нам ничего не известно…

— Так-таки, ничего?

— Ровным счетом… Ну, вроде бы живет в Барселоне, а сестрица ее — здесь, в квартале Вирхен дель Климатерио… Все. А о комиссаре Пуэртоласе забудь — не было такого, понял?

Я все понял, но ничего не забыл, и первым делом отправил Суси в гости к местным коллегам — поспрашивает одного-другого, глядишь, что-нибудь путное и наскребется. Ну, а нужную мне информацию удалось раздобыть у первой же овощной лавки.

Квартал Вирхен дель Климатерио целиком состоит из блоков дешевых построек, этажи здесь лепятся, как соты в ульях. Лестница нужного мне подъезда пропахла кошками, помойкой и подгорелой кашей. Дверь на втором этаже открывает женщина средних лет, облаченная в халат далеко не первой свежести.