— Что нового насчет преступления в Старом Квартале?

— Пучадес шьет его арендатору, но тот ни в какую — делайте, говорит, со мной, что хотите, но я вам не кровосос какой-нибудь, а только под него работал…

— Мало ли, что он говорит. Они как поднажмут — Фидель в чем хочешь признается… Черт, только этого не хватало! Что слышно о Пуэртоласе?

— А, да… И передать тебе не могу, что за чушь мне наговорили. Пуэртолас, оказывается был рьяным болельщиком местного футбольного клуба, в юности даже выступал за него. Руководство до сих пор отсылает ему пригласительные билеты на свои сборища…

— Адрес! Адрес скажи!

— Барселона, район Сагрера. Улица Генерала Миаха, 17.

Невысок — всего в один этаж — и неказист дом бывшего комиссара Вальделапланы. Стены сложены из серого камня, пара нешироких окон, глядящих на мощеную улицу. Дверь окрашена ядовито-синей краской. На мой звонок дверь открывает юное создание с огромными глазами и спокойными чертами миловидного лица.

— Вы — друг сеньора Мариано?

— Отнюдь, сеньорита. Я привез хозяину привет от его бывших коллег в Вальделаплане.

— Кто там, Анхела? — доносится слабый голос.

— Как здорово, что вы собрались навестить его, — шепчет Анхела, пропуская меня вперед. — Никто к нему не приходит, а старик очень болен и одинок.

— Вы его родственница?

— О, что вы! — улыбка ее восхитительна. — Я из социальной службы нашего муниципалитета. На моем попечении все старики в этом районе. Вот Мариано, к примеру… Сеньор Пуэртолас очень плох. Боюсь, ему совсем немного осталось…

— Весьма сожалею. Я и не знал, — лепечу я первое, что приходит на ум.

— Я только что сделала инъекцию, он хоть стал поспокойней.

Мы проходим в его комнату. Здесь царит полумрак, скрадывающий скудость обстановки.

— Мариано, — поправляет она постель, — к вам пожаловал в гости старый приятель. — Пожалуй, я вас оставлю, вам ведь есть о чем поговорить.

Я остаюсь стоять у постели умирающего. Туман болеутоляющих средств смягчает жесткие черты лица; глаза смотрят на меня с любопытством.

— Я к вам из Вальделапланы, от комиссара Родриго в инспектора Пучадеса.

Пуэртолас силится что-то вспомнить.

— Вальделаплана, Вальделаплана… Ах да, когда-то я там служил.

— Люди хранят память о тех временах, — помимо воли моя реплика звучит как-то двусмысленно.

— Бросьте вы чушь пороть, — обрывает он. — Вам уже известно, что я умираю? — он тихонько гладит живот. — Если бы не Анхела, я словно пес пожрал бы собственные кишки, до того они донимают… Вы Анхелу видели?

— Да, конечно, однако сейчас мне хотелось бы кое-что услышать — о том, что случилось в Вальделаплане пятнадцать лет назад.

— Я не хочу вспоминать об этом городке. Там я натворил много такого, за что пришлось потом раскаиваться. Но время вспять не повернешь… Жену упрятали в психушку, сын где-то во Франции. Представьте, женился на француженке. И никто не знает, что дни мои уже сочтены. Вы, конечно, из полиции?

— Нет, просто оказываю кое-какие услуги Родриго и инспектору. Но, если вам этот разговор неприятен, я уйду.

— Нет-нет, оставайтесь! И… спрашивайте, я к вашим услугам… — Гримаса боли искажает лицо.

— Итак, пятнадцать лет назад в том городке какой-то мальчишка напал на проститутку, и случилось это на площади Святых Епископов… Кстати, пресса сообщила, что покушение было на улице Бальена.

Пуэртолас с трудом выжимает улыбку.

— Я сам отдал распоряжение журналистам сменить адрес. Тогда я мог это сделать.

— Что же случилось, кто был этот парень?

— Неужели вам это так интересно?

— Совсем недавно в Старом Квартале перерезали горло молоденькой медсестре. Убийца пил кровь своей жертвы. А этой ночью точно так же расправились еще с одной…

— И вы решили, что это дело рук одного человека?

— Я только что разговаривал с Соледад Тибурсио, той самой, кого вы отправили в Барселону. Да, с тех пор много воды утекло, но и сейчас она узнала бы в лицо того негодяя. И, если вам хоть что-то известно, скажите мне. К чему отягощать совесть еще и этими убийствами?