— Только посмотри на этот город, — сказал Фулгрим, откидываясь на сиденье и обводя рукой восьмиугольную площадь и все, что лежало за ее пределами. — Я и подумать не мог, что ты мечтаешь о таком.

— Что ты делаешь, Фулгрим? Мы должны разрешить наш конфликт так, как положено воинам.

— Но, брат, мы же не воины. — Фулгрим смахнул с хитона воображаемую пылинку. — В твоем совершенном мире мы дипломаты, а дипломаты решают споры переговорами.

— Думаю, для этого уже слишком поздно.

— Вовсе нет. Я смотрю на этот город и понимаю, что совершил ту самую ошибку, от которой зарекался. Я недооценил тебя.

— Я ведь предупреждал.

— Да, признаю, что не послушал, — отмахнулся Фулгрим. — Но этот город превосходит в великолепии даже Макрагг! Грандиозность без чопорности — вот это настоящее мастерство.

— Он не настоящий. Его никогда не было — и никогда не будет.

— Ты ошибаешься. — Фулгрим наклонился вперед, словно собирался шепотом поведать нечто крамольное. — Я могу помочь тебе воплотить мечты — все твои мечты, без исключений.

— Снова пустые обещания?

— Отнюдь. Думаю, время пустых обещаний прошло, ведь правда? У нас остались только голые, сухие факты. И эти факты таковы: если ты отдашь мне камень-маугетар, я верну Олимпию к жизни.

Пертурабо старался рассмотреть в лице Фулгрима признаки лжи, но увидел лишь искренность. И все же он не верил брату: ему уже доводилось слушать речи, за правдивостью которых потом обнаруживалось предательство.

— Если я отдам его тебе, то умру. Ты сам так сказал.

— Разве возрождение Олимпии того не стоит?

— Конечно, стоит, но тогда мне нужно довериться тебе, а…

— Да, из-за моих поступков доверять мне стало несколько затруднительно, — усмехнулся Фулгрим.

— Я бы сказал, невозможно.

Фулгрим еще раз наполнил бокалы.

— Хорошо, тогда попробую по-другому: вспомни о всех тех, кто тебя унижал. Дорн, Хан, Лев…Они все смотрят на тебя свысока, считают тебя и твоих сынов обычными землекопами. Для них вы превратились просто в тех, кто делает грязную работу, а сами они пачкаться не хотят.

— Насколько помню, ты думал обо мне так же, — заметил Пертурабо.

— Это так, но, увидев этот город, я понял, что ошибался, — ответил Фулгрим. — Брат, твой город совершенен; он мог бы родиться и в моих замыслах — но этого не случилось. О нем мечтал ты. Само собой, ты представляешь то возмущение, которое случившееся здесь вызвало у остальных? Они презирали тебя, смеялись над тобой, потому что ты не смог сохранить свой приемный мир. Я могу дать тебе силу восстановить его, сделать так, будто бы ничего не произошло. Ты должен лишь отдать мне маугетар. Впрочем, можешь и не отдавать — я обойдусь и без него.

Пертурабо уловил ложь в словах Фулгрима и ощутил, что брат боится упустить момент. Даже находясь в этом фантазме, он чувствовал, как в гробницу продолжают стекаться потоки энергии. Уникальный случай, слияние сфер, которое больше не повторится.

— Только подумай, брат: вместе мы воскресим Олимпию из пепла разрушения, и она переродится, как феникс из легенд.

— Фулгрим, Олимпия мертва, — сказал Пертурабо. — Я убил ее, и не важно, какими силами ты собираешься завладеть: то, что умерло, должно оставаться мертвым.

Наклонившись через стол, Фулгрим положил ладонь на руку брата.

— Подумай еще раз обо всем, чего ты лишился и чем пожертвовал. — В темных глазах Фулгрима играли отблески далеких галактик. — Я могу дать тебе все, что ты захочешь.

— Возможно, ты дашь мне то, чего я хочу, — с грустью ответил Пертурабо, — но ты никогда не сможешь дать то, что мне нужно.

— И что же это такое? — Фулгрим усмехнулся. — Наказание?

Пертурабо отодвинул стул и опрокинул бокал с вином.

— Хватит разговоров.

Аметистовый бокал скатился со стола и от удара о землю разлетелся на лиловые осколки, которые рассыпались в странный узор — звезду, каждый луч которой указывал на одну из сторон восьмиугольника площади. Фулгрим покачал головой, и обличье ученого и государственного деятеля сошло с него, как кожа со змеи, обнажая фальшивое нутро лжеца, нагло прикинувшегося другом.

Они вновь оказались в зале гробницы, и Пертурабо видел брата таким же, как и до грезы, — обнаженным, переполненным силой и истекающим светом.