— Тихо-тихо, это я. Это все мы, настоящие, — как могла ласково замурлыкала девушка. — Там только Нав с Шином и Хельгой пока потерялись и не приехали. Но мы торопились на выручку к тебе…

— Плохо торопились! — внезапно грубо огрызнулся Пашка. — Какого…рая тут сидел один, они пришли… Я по ним…ашу, а они прут! А вас нет никого, защитники! Втянули меня в эту…ту, я тут один, вашу мать…

Пашка ещё что-то говорил, ругался, выделяя слова, как человек, никогда не матерящийся, а тут специально начавший. Но интонация становилась всё более жалобной, голос — плаксивым, и вот уже показной мат стал чередоваться со всхлипами. Тель услышала чёткий звук пистолета, уложенного на каменный пол, и вошла.

Менестрель уже задыхался, без слёз, дрожащими руками тёр лицо, потом смотрел на ладони, пытался вытереть их о майку, опять подносил к лицу. Его трясло, а когда Тель приблизилась, то вовсе скрутило в приступе пустой, безрезультатной рвоты.

Девушка опустилась рядом, обняла менестреля за плечии принялась покачивать. В этот раз, решила она, он должен успокоиться сам, осознать, что произошло, что он сделал…

Грим выгнал их из своей комнаты минут через десять. После этого Пашка ушёл к себе, заперся и начал тихонько терзать гитару. Сайлас отнёс к себе Сокола и пытался навязаться менестрелю — поговорить, рассказать, как он переживал убийства людей, но менестрель просто ответил: «мне не надо». Магистр не очень понял, что именно ему не надо, и убрался на кухню к Тель. Та разочарованно копалась в холодильнике, выуживая оттуда забытые и испортившиеся в суматохе последних дней продукты.

Через пару часов, уже в темноте, к замку с грехом пополам выкатился Хельгин «УАЗик». Затормозил, клюнув носом, и заглох. Сайлас подивился, как Наван и Шин, выбравшиеся из передних дверей, вообще смогли стронуть с места автомобиль.

Тель выбежала их встречать, горячо улыбнулась магу, потом опомнилась, что хотела не давать ему надежду, и постаралась так же радушно улыбнуться помятому Лорешинаду. Парни аккуратно вытащили из машины Хельгу, подоспевший Сайлас поднял её на руки и отнёс в комнату. Последней с заднего сиденья спрыгнула белка.

Эстелиель принялась хлопотать у постели Хельги. Но основной её целью было отогнать от себя Навана. Маг покрутился в комнате, попытался влезть помочь, но вскоре сдался и удалился к себе.

В комнате Хельги остались Эстелиель и Лорешинад. Эльфу самому не помешала бы помощь, но он крепился, рассказывал про Агапку и Арр'Таша, про домкрат и запасное колесо, про три попытки заменить проколотое, про то, как они с магом машину завели и даже приехали. О смерти ведьмы Тель слушала внимательно, потом — в пол-уха. Гадала, что же такое Агапка сделала с Хельгой, чем накачала и как эта дурь действует на инициированных оборотней…

Навана всё-таки пришлось позвать, но лишь для констатации его бессилия.

Тель пошла стучаться в комнату Сайласа звать на помощь Сокола.

— Я уж думал, что тут никому не понадоблюсь, — улыбнулся тот. — Только боюсь, мне нужен мой бубен. Очень нужен, без него никак…

— Но Вы же…

— Ты.

— Но ты же достал меня, когда прислал духов, — возразила Тель. — В тот раз у тебя бубна не было.

— Ты неплохой медиум, полуэльфийка. Ни до Гримыча, ни до Котёнка я не достучался бы. Они всего лишь люди, с душами, чуть более мужской у колдуна и более женской у кошки.

После такого патетического заявления слов ни у кого не нашлось. К тому же все вымотались за этот долгий день и решили укладываться спать. Разбрелись каждый по своим комнатам, кто где уместился.

Уже совсем впотьмах к замку подрулила Рина, погремела почти пустой посудой и, не встретив никого в коридорах, поднялась на свой чердак.

Замок погрузился в ночное безмолвие. Прекратившийся было дождь зарядил снова, перемешавшись с первым осенним снегом.

Грим весь вечер шлялся по своей комнате и не знал, чем занять руки и голову. Он ярился на себя за то, что понимал: он ждёт возвращения Рины. Не знал, зачем, не знал, как встретит. Но для него было важно, чтобы она вернулась, не сгинула, не передумала и, тем более, не погибла.

К ночи он валился с ног от усталости. Таким вымотанным он не чувствовал себя уже очень давно. И единственное, чего он хотел сейчас — это спрятаться от своей усталости в руках рыжего волчонка. Если, конечно, она не будет против.

После того момента с покушением на ухо он не приближался к девушке. Словно юнец с колотящимся сердцем, слушал, затаив дыхание, как она пришла, и сейчас впервые решил подняться на её чердак. Лезть пришлось через ступеньку, сверху ощутимо тянуло холодом, и Грим твёрдо вознамерился уговорить Рину переехать к нему: безопасней и теплее.

Девушка сидела у пустого оконного проёма, укутавшись в мохнатую дублёнку и толстый плед. Покрасневшими пальцами плела макраме, дышала паром на руки.

Грим не хотел пугать её и, едва высунувшись в люк, произнёс:

— Привет. Можно?

Эту интонацию не узнал бы никто из тамплиеров.

Рина подняла голову, улыбнулась. Испугалась. Смутилась. Потом снова улыбнулась и прижала руки ближе.

— Ты замёрзла, волчонок?

— Немного, — ответила она приветливо, но насторожилась ещё сильнее.