Шрифт:
Генрих опасался, что они с Тель вернутся не на стоянку серых в горах, а куда-нибудь в другое место. Но амулет перехода, верный нынешнему хозяину, перенёс их аккуратно в избушку холостяков.
— Сделайся какой-нибудь, — бросил Генрих, озираясь в поисках непрошенных свидетелей их перехода. Опустил меч де Моле на свою кровать.
— Где мы? — девушка тоже осматривалась.
— В устье Карред-Ирауна. Близится военное столкновение с Подземными. И тебе надо вызывать демона.
— Я не знаю текста…
— Скоро принесу. Сиди здесь. Всем отвечай, что ждёшь меня.
И Генрих вышел, впустив в дверь облако вечерней жары: солнце только садилось за горы. Выругался, вернулся, стал переодеваться.
— А на меня ничего не найдётся? — напомнила о себе Тель, уже стащив дутую куртку и подняв до груди свитер. — Даже мужское — я могу измениться в парня.
Генрих скривился, но нашёл идею стоящей. Понаблюдал за её преобразованием в «безликого» мужчину и, оставив ей одежду и меч, вышел.
Сто-двадцать-седьмой, посланный к новой Светлой целительнице, должен был не только забрать амулет перехода, но и уговорить королеву отдать её копию текста призыва Паридиэна. Тексты находились у каждой из королев, но тёмные оставили свой в мире Разных. А поскольку Сто-двадцать-седьмой не добрался до Олассие Махальма, Генрих не был уверен, есть ли у него копия.
Четырнадцатый нашёл своего помощника на строительстве одной из баррикад в горах. На просьбу Генриха он невозмутимо вынул из складок одежды небольшой тубус с печатью и протянул, лишь слегка улыбнувшись. И снова у Генриха не нашлось времени расспросить, как артефакт попал в руки Сто-двадцать-седьмого. Снедаемый недобрыми мыслями, он вернулся в селение. Придраться не к чему: задание выполнено в точности и быстро, светлых с договором нейтралитета бояться не стоит. Но ситуация выходила из-под контроля, заставляя Четырнадцатого нервничать.
Как назло, нигде не попадалась Алтын-кёс. Генрих пустил по селению слух, что ищет её, а сам поспешил в домик. Там по-прежнему сидела одна Тель. Мужчина протянул ей тубус. Она молча вскрыла печать и достала древний свиток. Генрих с удивлением смотрел, как спокойно она держит листок и не обжигается.
— Ох, не нравится мне этот текст… — пробурчала она.
— Давай-давай, богиня, отрабатывай.
— Что отрабатывать? — огрызнулась она, пропустив «богиню».
— Жизнь, золотце, жизнь, — баритоном промурлыкал Генрих и вздрогнул.
Дверь домика распахнулась, едва не слетев с креплений.
— Там пограничники обнаружили запас провизии и оружия. Это твоих рук дело! Отвечай, с кем ты якшаешься! — выпалила стоящая на пороге Алтын-кёс.
Генрих сгрёб её в домик и закрыл дверь:
— Мала ещё, такие вопросы задавать. Да и не время. Читай! — рявкнул он на Тель, замершую на его лежанке.
— Я… всё… прочитала… — лист сгорал на её ладонях, с каждым словом она выдыхала клубок золотого пламени.
— Эт-то к-то? — пролепетала Алтын.
— Твоя мать, — не задумываясь, ляпнул Генрих.
— Это?! — девушка указала пальцем на парня, трясущегося от горячки и оседающего на лежанку.
— Твою мать! — вырвалось у Генриха первое, что пришло в голову. — Тель, соберись, ты же не должна так…
— Всё нормально, — прошелестел парень, с трудом поднимаясь.
Выглядел уже намного лучше, взгляд стал более осмысленным.
Генрих подозвал Алтын-кёс:
— Уведи это существо отсюда. В горы. Найдите ту пещеру, о которой я говорил. Закрывайте сразу, как вернётся Паридиэн. Ключ уже должен быть там. Меч вот лежит, — он нуждался в помощи Алтын-кёс, как никогда. Не доверял ей, но нуждался.
— А почему ничего не происходит? — прошелестел «Тель».
— Откуда я знаю-то?
— Так откуда продукты и оружие? — под руку вклинилась Алтын.
— От Матери и её Ребёнка!
— Не верю!
— Твоё дело! Только не сей мне тут смуту. Бери это тело, бери еды — и уматывайте.
— Ну пойдём, мамочка! — процедила девчонка и протянула руку помочь Тель встать.
До той только сейчас начало доходить:
— «Мамочка»? Ты сказала «мамочка»?
— У-у, да, теперь я верю, что это не парень. Вставай, рохля, слышала, что «папочка» сказал? Пора нам отсюда. А я послушная доченька.
Тель послушно поплелась за Алтын-кёс к месту выдачи запасов. Пограничники, нашедшие этот клад, взяли на себя роль распределителей; народ самоорганизовался и вёл себя очень тихо и прилично. Все были уверены, что это — дар Матери, и остались счастливы.