Деци заколебался.

— Ход, — сказал он наконец. — Ход или лаз.

— Ведущий?

— Это неважно. Вглубь. Это не ваше дело. Вам надо только найти его.

— Его начало или его конец?

— Какая разница?

— Большая. Такие ходы бывают очень запутанными.

— Запутанными, говоришь? А по-моему, ты просто чересчур любопытен, — проговорил полководец с угрозой.

— По скалам и горным проходам невозможно лазить с закрытыми глазами, — заметил Маран спокойно. — А при открытых всякий, любопытен он или нет, увидит то, что предстанет его взору.

— Он прав, — внезапно вмешался Лахицин. — Я считаю, что они должны знать, Деци. В конце концов, если мы хотим, чтоб они стали нашими глазами, наша обязанность позаботиться, чтоб глаза эти смотрели в верном направлении.

Деци еще раз внимательно оглядел «охотников», подумал…

— Хорошо, — проговорил он медленно, с ударением, — будь по-твоему, кехс.

Вот этот о лишней ответственности не мечтает, отметил про себя Дан.

Деци дважды хлопнул в ладоши. В шатер просунулась чья-то голова.

— Нахта ко мне, — приказал Деци.

Нахт оказался невероятно худым стариком с совершенно белой головой… впрочем, присмотревшись, Дан понял, что тот гораздо моложе, чем показался с первого взгляда, моложе Лахицина, которого тоже стариком можно было назвать разве что в шутку, ему было пятьдесят три-пятьдесят пять, не больше…

— Садись, Нахт, — предложил Деци. — Сядьте и вы, разговор не короткий. Нахт, расскажи молодым людям всю историю.

— Сначала, наверно, предысторию? — снова вмешался кехс. — В двух словах: несколько лет назад Нахт на границе песков и земли попал в плен к людоедам, почему-то, это осталось загадкой и для него самого, его не тронули, просто увели вглубь пустыни. А вскоре он сумел стать полезным дикарям.

— Я научил их добывать огонь из камней, — пояснил Нахт. — Они не умели добывать огонь, хранили его в зажженных кострах, их счастье, что ис… эти длинные сухие палки, местное растение… горит очень медленно, тлея часами. Когда огонь гас, его крали у земледельцев, отходя ради этого иной раз на десятки лин от границы пустыни…

— Слух о человеке, который умеет делать огонь из камня, разнесся по стране людоедов, — вернул его к главной теме Лахицин, — и однажды ночью Нахт был похищен у племени, в котором жил.

— Меня доставили сюда, в сердце пустыни, к вождю здешнего племени. Вождь велел мне показать, как я добываю огонь. Я показал. И тогда… — Нахт зажмурился, словно заново переживая давнюю сцену, — тогда вождь дал мне взглянуть… вот, смотрите!

Он открыл глаза и, протянув руку, разжал пальцы. На темной ладони тускло блеснул металл. Дан и Маран одновременно наклонились вперед. Это был кубик с длиной ребра около трех сантиметров, с узкой щелью в верхней грани. Нахт двумя пальцами нажал на ребра кубика, и из щели вдруг вырвался язычок пламени.

— Зажигалка, — потрясенно выдохнул Дан.

Маран бросил на него косой взгляд, а Деци подозрительно спросил:

— Что ты сказал?

Прежде чем Дан нашелся, Маран пояснил:

— Он произнес слово «чудо». На языке горцев.

Нахт снисходительно улыбнулся.

— Нет, это не чудо. Таковым оно кажется неискушенному уму. Однако это механизм, он сделан рукой человека. Я понял это сразу. Но я знал, что лахины такого делать не умеют. Не было подобных вещей и в стране древних мастеров Тацете, которую я посетил во времена своей молодости. И я решил похитить тайну дикарей и подарить ее своему народу. Я стал смотреть и слушать, сопоставлять и запоминать. К сожалению, мне удалось узнать немногое.

— Достаточно, чтобы Совет принял решение послать в пустыню войско Лаха, — заметил Лахицин.

— Да. Слуга вождя проболтался мне, что эта вещица из Нижнего города. Говорить о нем строго запрещалось, я сумел выведать только, что под городом… так дикари называли свои жалкие шалаши, — Нахт высокомерно улыбнулся, — есть еще один, Нижний город, и проникнуть в него можно со скал. Я видел у вождя и другие диковинные предметы, значения которых не мог постигнуть. Сами дикари молились на них, считая атрибутами своего бога. Мне удалось выкрасть механизм, дающий огонь, который вы видите, и еще одну вещь неизвестного назначения, после чего я бежал. Боги оказались добры ко мне, я достиг Лаха целым и невредимым. И немедленно обратился в Совет, который согласился выслушать меня, как всякого совершеннолетнего гражданина Лаха. Совет…

— Достаточно, — оборвал его Деци. — Дела Совета не касаются чужеземцев. То, что им нужно знать, они узнали. Достаточно.

— Позволь мне добавить несколько слов, полководец, — тихо сказал Лахицин.

— Что еще?

— Несколько слов. По делу.

— Говори.

— После рассказа Нахта по поручению Совета были просмотрены древние книги, как написанные лахинами, так и захваченные в завоеванных Лахом странах, наместниками Лаха опрошены сведущие люди на покорных Лаху землях вблизи страны людоедов. Оказалось, что память и книги хранят одно и то же предание. Согласно этому преданию в давние времена, несколько сутов назад, когда государства лахинов еще не существовало, на месте песков были плодородные земли, заселенные землепашцами и охотниками, подданными великого государства, не менее могущественного, чем Лах. Центром государства был огромный и прекрасный город, настоящая столица мудрости и искусств. На протяжении многих сутов государство процветало и росло, и вдруг в одну ночь исчезло с лица земли. Гибель государства предания описывают по-разному. Согласно книгам поднялся неслыханной силы ветер, который принес целое море песка и засыпал города и селения со всеми жителями. По рассказам племен, живущих к закату от страны людоедов, ураганом была поднята в воздух сама земля, обратившаяся в песок и губительным покровом опустившаяся на людей и строения. А к восходу живет народ, который повествует о гневе бога Неца. Разъяренный Нец стер с лица земли людей, которые покорив весь мир, возомнили, что могут не подчиниться и воле всесильного бога. Наконец, говорят, что боги издавна положили всякому людскому творению предел в девять сутов, который не дано переступить никакому городу или государству…