– Антон Николаевич, – произнес полковник с нескрываемой неприязнью, – я не считаю вашу персону настолько значительной, чтобы тратить время, которого у меня не так много на подмечание нюансов вашей психологии. Если возникнет необходимость, я сумею расправиться с вами. Единственная моя ошибка заключается в том, что я не считал нужным демонстрировать вам это. Но я исправлю этот досадный недочет, будьте уверены.

– Я не боюсь вас, полковник, – Степанов повысил голос, – вам меня не запугать!

Дзержинец, не удостоив профессора ответом, круто повернулся и направился к выходу из кабинета. Он знал, что Геракл находится в главной лаборатории и пошел туда, чтобы поговорить с галобионтом. Наконец и до него начала доходить причина столь разительной перемены в настроении Степанова. Профессор вдруг стал проявлять взявшуюся невесть откуда недюжинную душевную силу. Это можно было объяснить лишь тем, что у него вдруг появилась крепкая моральная поддержка. Такую поддержку мог оказывать Степанову только тот, в ком он был уверен на сто процентов и кого считал достаточно сильным, чтобы помочь профессору противостоять давлению полковника. Здесь не могло быть двояких выводов. Этим индивидом был Геракл. Поняв это, Дзержинец захотел пообщаться с галобионтом, чтобы подтвердить эту мысль и составить, в конце концов, собственное, независящее от Степанова мнение о Геракле.

В тот момент полковнику и в голову не приходило, что помимо Геракла и галобионтов второй и третьей серии на белом свете живут и здравствуют и другие индивиды, еще более совершенные, чем те, о наличие которых ему было известно. Дзержинец понимал, что Степанов осмелел далеко не случайно, но, тем не менее, не предполагал, что границы дерзости профессора простираются настолько далеко.

Каково же было изумление полковника, когда он не обнаружил Геракла ни в главной лаборатории, ни в других отделениях Базы. Спустя несколько минут безрезультатных поисков галобионта, Дзержинец стремительно вошел в кабинет, где он оставил Степанова. Профессор, как ни в чем не бывало, сидел за своим столом и с отрешенным видом перебирал какие-то бумаги. Было видно, что его совершенно не заботит дальнейшая судьба Базы – нужно было еще столько сделать для ее восстановления, по лицу же профессора становилось ясно, что он не собирается ударить и пальцем о палец.

– Где Геракл? – спросил Дзержинец, надвигаясь на Степанова.

– Геракл? – рассеянно переспросил профессор, не поднимая головы.

– Я спрашиваю, где ваш помощник?

– Наверное, он проверяет наружные объекты, – безо всякого выражения отозвался Степанов.

На некоторое время в кабинете установилась тишина, пронизанная тревожным ожиданием. Профессор поднял, наконец, голову и взглянув на полковника, замер, пронзенный тяжелым взглядом Дзержинца. Налет дерзости начисто слетел со Степанова. Его тело налилось свинцовой тяжестью, язык отказывался повиноваться, на лице застыло виновато-испуганное выражение.

– Я последний раз спрашиваю вас, Антон Николаевич, – произнес полковник, негромким, но проникающим в самую душу голосом, чеканя каждое слово, – где ваш помощник?

– Я не знаю… – пролепетал Степанов, – силясь отвести глаза от буравящего взгляда полковника, – я никуда не посылал его…

– Не лгите мне, я все равно узнаю правду.

– Клянусь вам, полковник, я никуда не посылал его!

Дзержинцу показалось, что Степанов говорит правду, но чувствовалось, что за этими чистосердечными словами таилось нечто недосказанное.

– Вы не можете не знать, где находится ваш помощник, не так ли, Антон Николаевич? – вкрадчивость тона не обманывала Степанова, он готов был умереть сию же секунду, лишь бы только не чувствовать на себе тяжелого взгляда Дзержинца.

– Он попросил меня разрешить ему разведать окрестности, – пролепетал Антон Николаевич дрожащими губами.

– И вы ему разрешили, – проговорил Дзержинец, сквозь сжатые зубы.

– Я сказал ему, что он может отлучиться ненадолго. Но скоро Геракл будет здесь, полковник! Я даю вам слово, что скоро он вернется на Базу!

– Ну вот и славно, Антон Николаевич, – сказал полковник с нотками странного удовлетворения в интонации, – вы испытывали границы моей лояльности по отношению к вам. Примите мои поздравления, дорогой профессор, наступил тот момент, которого вы так усердно добивались.

Геракл не ожидал, что вторичное посещение Санкт-Петербурга вызовет в нем бурю необъяснимого волнения. Все вышло спонтанно. Хозяин разрешил ему покинуть Базу, но с одним условием: прибыть к нему не позднее, чем через трое-четверо суток. Геракл надеялся, что сможет уложиться в отпущенное ему время.

Его самого удивляло горячее желание снова наведаться в мегаполис, поразивший его своей непомерной величиной и многолюдьем. Геракл ясно помнил, что город не произвел на него благоприятного впечатления, но между тем в нем ощущалась завораживающая притягательность. На сей раз Геракл был подготовлен к прибытию более основательно, чем тогда, когда для приобретения одежды и других необходимых мелочей ему пришлось прибегнуть к такой нелицеприятной процедуре, как убийство.

В первое посещение Большого города, Геракл не планировал свои действия, отдавшись течению событий. Теперь же он четко знал, куда направится и что будет делать. Его снедало одно страстное желание, мешавшее ему думать о других вещах. Расставаясь с Еленой, Геракл не предполагал, что не сможет забыть ее. Это раздражало. Выбивало из колеи, заставляя снова и снова доискиваться до причин такого трепетного отношения к женщине, не вызывающей в нем ни малейшего уважения. Геракл набрался уже достаточно опыта общения с людьми, и понимал, что способен вызвать к себе интерес со стороны женщины, куда более интеллектуально развитой и утонченной, нежели Елена. Почему же тогда у него не было естественного, на первый взгляд, желания испробовать других женщин? Он хотел Елену и никого, кроме нее.