Слуга подает ему стакан.

Юноша. Разве это окно не было больше?

Слуга. Нет.

Юноша. Странно, оно такое узкое. А возле дома был большой двор, где я играл в лошадки. Прошло двадцать лет – и он стал крохотным… не верится, что там можно было носиться.

Слуга. Сеньору нехорошо?

Юноша. А хорошо фонтану, когда он истекает водой? Как по-твоему?

Слуга. Я не знаю.

Юноша. А хорошо ли флюгеру крутиться, куда ветер дунет?

Слуга. Сеньор приводит в пример… Я тоже позволю себе спросить, если вы разрешите… Хорошо ли самому ветру?

Юноша (сухо). Мне хорошо.

Слуга. Отдохнули с дороги?

Юноша. Да.

Слуга. Очень рад. (Идет к двери.)

Юноша. Хуан, мой костюм готов?

Слуга. Да, сеньор. Он в спальне.

Юноша. Что ты приготовил?

Слуга. Фрак. Я положил его на кровать.

Юноша (волнуясь). Убери. Я не пойду туда, я не хочу ложиться на эту кровать, она большая, пустая. Не знаю, кому вздумалось ее купить. У меня раньше была другая, маленькая. Помнишь?

Слуга. Да, сеньор. Резная, из ореха.

Юноша. Да. Резная, из ореха. Как хорошо тогда спалось. Помню, когда я был маленьким, я смотрел, как за ее резной спинкой вставала луна. А может, за балконной решеткой? Забыл… Где та кровать?

Слуга. Вы ее отдали.

Юноша (задумчиво). Кому?

Слуга (строго). Вашей прежней стенографистке.

Юноша в раздумье замолкает.

Юноша (отпуская Слугу). Иди.

Слуга идет к кулисе.

Юноша (с тоской). Хуан.

Слуга (сурово). Да, сеньор.

Юноша. А туфли – лакированные?

Слуга. Да, с черными шелковыми лентами.

Юноша. С черными шелковыми лентами… Нет. Достань другие. (Встает.) Почему здесь всегда нечем дышать? Я вырву все олеандры в саду, и эти вьюны, что лезут по стенам, и бурьян, что вырастает за ночь…

Слуга. Говорят, что от запаха маков и анемонов в определенные часы болит голова.

Юноша. Может быть. Убери это. (Показывает на пальто.) Снеси на чердак.

Слуга. Хорошо. (Уходит.)

Юноша (робко). А туфли… оставь. Только смени ленты.

Звонит дверной колокольчик.

Слуга (входя). Сеньоры пришли играть.

Юноша (устало). А!

Слуга (в дверях). Будете одеваться?

Юноша (выходя). Да. (Исчезает почти как тень.)

Входят Игроки. Их трое. Они во фраках и длинных, до полу, белых шелковых плащах.

Первый Игрок. Это было в Венеции. Скверный выдался год. Но тот парень играл что надо. Был бледен, до того бледен, что в конце игры у него остался единственный козырь – червонный туз. Его живое сердце. И он козырнул… (понижая голос) карты набухли кровью, а сам он, с двумя девчонками, улизнул по Гран-Каналь.

Второй Игрок. Бледным нельзя доверять, они играют, но не раскрываются.

Третий Игрок. В Индии я играл с одним стариком, и когда в картах у него не осталось ни кровинки, а я уже был наготове, он вдруг тайком подкрасил анилином все пики и пропал за деревьями.

Первый Игрок. Играем и выигрываем. А чего это нам стоит! Карты сосут кровь, их не оторвешь от пальцев.

Второй Игрок. Но, думаю, с этим… мы не прогадаем.

Третий Игрок. Как знать.

Первый Игрок (Второму). Ты никогда не научишься в них разбираться. У этого жизнь вытекает из зрачков, течет по щекам и красит голубым манишку.