— Вы бы лучше обратились к чтению благородного Корана, там вы найдете достаточно историй, и это более старые истории, полные вечного смысла. А теперь я прощаюсь с вами, братья. Ассаламу алейкум.

— Валейкум иссалам, мухтарам-имам.

— Он ненадолго остался.

— Дольше, чем баба Сиди в мечете.

— Вы двое вряд ли сойдетесь.

— Может, в следующем мире.

— Скажите, братья, я всегда спрашивал себя, на небе, там тоже читают благородный Коран? Или он только показывает туда дорогу?

— Об этом ты должен был спросить у имама.

— Я слишком поздно подумал.

— Тем лучше.

— А как, кстати, называется второе большое озеро?

— Ньянза. Так сказал человек, знавший противоположный берег. Бвана Спик был недоволен этим именем, ему захотелось другое. Всем местам, которые он замечал на этом коротком путешествии без бваны Бёртона, он сразу же давал имена, как будто раздавал подарки детям из бедных семей. Едва он придумывал какое-то имя, как сразу просил меня известить об этом носильщиков. Я передавал имена им, и они изумлялись такому обычаю, не имевшему объяснения. Может, он помнит только то, что сам назвал, предположил один из них. Прежде чем бвана Спик узнавал, как выглядит другой берег озера, другая сторона холма, другой конец долины, он давал имя озеру, холму, долине. Пока мы еще переводили дыхание после крутого подъема, он уже дал холму, с которого мы впервые увидели озеро, имя Сомерсет. Маленькую бухту внизу под нами он назвал Джордан, одна из скал, торчавших в воде, называлась теперь Бёртон-Пойнт, а залив — Спик-Чэннел. Группа островов получила название Бенгал Архипелага, а само озеро, это озеро, широкое, словно море, он торжественным голосом, как будто выступал перед старейшинами, наградил именем Виктория. Вазунгу до сих пор называют воду Виктория, по крайней мере, они говорили так на моем последнем путешествии, а теперь, когда вазунгу подняли свои флаги над нашей гаванью, кто знает, может, это озеро еще долгое время будет называться именем их женщины. Большинство вазунгу гордятся этим именем, потому что считают, озеро названо в честь королевы, но бвана Спик мне доверился, позднее, вечером — это счастливая случайность, что его мать и королеву его страны зовут одинаково, поэтому он смог посвятить озеро своей матери, без опасения, что его укорят за неуместное название. Но сахиб, у озера уже есть имя, озеро называется Ньянза. Чушь какая, закричал бвана Спик, и я почувствовал, как в нем закипает ярость, как это у него может быть имя, я его только сегодня открыл. Пойми, Сиди, оно пока не существует на картах. Его слова смутили меня, я долго размышлял, и решил в конце концов, ладно, ничего плохого, если у озер, и гор, и рек будет много имен, пусть это будут имена из разных ртов, имена для разных ушей, имена, говорящие о разных свойствах и разных надеждах. Но я написал счет, забыв о таможеннике, я посеял слишком близко к воде, упустив опасность половодья. Вазунгу желают, чтобы для каждой вещи действовало одно название, они несговорчивые ослы, и не желают соглашаться на много разных имен для места. Когда мы вернулись в Казех, где нас ждал бвана Бёртон, и говорили там с арабами про озеро, бвана Спик настаивал на том, что будет говорить исключительно про озеро Виктория. Мне пришлось объяснять арабам, что бвана Спик хотя и говорит Виктория, но имеет в виду Ньянза, на что один из арабов с острым языком спросил меня, почему это мзунгу говорит не то, что имеет в виду, уж не скрывает ли он чего-то. Как обычно, когда становилось сложно, вмешался бвана Бёртон и сгладил все неровности своим арабским языком, который лился из его рта, как растопленное масло. Но иногда, не стану утаивать, бвана Спик просил меня называть ему местные имена, которые он записывал маленькими буковками позади имен, придуманных им. Я узнавал, какие названия были в ходу, и передавал ему, Ньянза — для большого озера, Укереве — для островов на большом озере, поэтому он так и записывал бы к себе в книгу имена своего вдохновения и имена традиции, если бы нас не пригласили однажды на праздник, где мы пили банановое пиво, столько бананового пива, что его вкус приклеился к моему языку на много дней и все было на вкус как банановое пиво: похлебка, мясо, батат. Вы знаете, я не пью, но тогда лишь пиво могло нас взбодрить, нас пригласили мужчины деревни, они сварили пиво в нашу честь, и все носильщики пили, и я пил вместе с ними. Тем вечером мы без оглядки зализывали наши раны, мы громко ругали путешествие и вазунгу, и другой гость деревни рассказал историю о человеке, который живет на противоположном берегу озера и называет озеро Лолве, а когда мы спросили, что это означает, он сказал, это имя великана, который так огромен, что оставляет после себя озеро всякий раз, когда справляет нужду, маленькие озера, средние озера, а однажды он испустил из себя столько воды, как еще никогда, и на следующий день люди с удивлением увидели озеро без берегов.

— Выпил, наверное, слишком много бананового пива.

— Слишком много, о да, чересчур много, красивая история, и из нее вылупилась одна мысль, и всем нам эта мысль показалась замечательной. Мы выдумаем наши собственные названия и передадим их мзунгу, он отвезет наши названия в свою страну, мы дадим такие имена, которые будут смеяться над человеком, который их прочтет, не понимая, что над ним издеваются, имена вроде Великое-Изливание-Мочевого-Пузыря для озера, около которого мы выпили много бананового пива. Эта была прекрасная мысль. И мы тотчас же воплотили ее в дело, мы придумывали имена, продолжая пить банановое пиво, и уже на следующий день наши имена забрались в книгу бваны Спика. Как называется эта река у местных людей? Спросил он меня, и я ответил: люди вакереве называют ее Обезьяна-Со-Вшами. А когда он спросил, какое название у холма, я ответил: этот холм называется у людей вакереве Позади-Толстого-Соска. А когда он поинтересовался, есть ли название у ущелья, я ответил: это ущелье люди вакереве называют Куда-Вторгается-Мужчина-И-Откуда-Выходит-Младенец. Не смотри на меня с таким ужасом, баба Квуддус, это были грубые шутки, я согласен, но не грубей, чем шутка, которой развлекался бвана Спик, захватывая весь мир своими собственными названиями. А если я шепчу, то не от стыда за эти шутки, а потому, что на первом этаже кое-кто нас подслушивает, кому эта история тоже не нравится. Ах, подождите, я еще кое-что забыл, самое прекрасное, название двух холмов, очень похожих друг на друга, имя которых, как вы, наверное, уже догадались, на языке людей вакереве звучит Сиськи-Жирного-Короля. Мы радовались нашей шутке и опять позабыли ее, до второго путешествия, тем временем Хамид, мой первенец, уже мог стоять на ногах. Когда бвана Спик показал мне карты, которые для него нарисовали в его стране, он прочел мне названия тех мест, которые мы вместе с ним видели. Я услышал слово Виктория и услышал слово Сомерсет, а потом он указал на мелкие буквы и объяснил, что они обозначают те названия, которые я ему сообщил, названия, которые употребляют люди, живущие там, и я попросил его прочитать мне некоторые из них, и на самом деле, хотя он пережевывал слова во рту, но их можно было разобрать, и он сказал: Позади-Толстого-Соска, и он сказал: Сиськи-Жирного-Короля, и поверьте мне, братья, никогда в жизни мне не было так трудно сдерживать смех, который готов был разорвать меня.

— Значит, если я поеду в страну вазунгу и куплю одну из этих карт, то прочту там детские шалости баба Сиди?

— О, да, баба Али, но поторопись, эти вазунгу такие добросовестные, возможно, скоро другой поедет в те края, собирая новые знания. Они снова и снова перерисовывали свои карты, это любимое развлечение вазунгу, нет, это не просто развлечение, человеческая гордость зависит от этих карт, и дружба бваны Бёртона и бваны Спика, она окончательно сломалась, столкнувшись с картами.

— Как же такое возможно?

Звук. Звук как укол. Кривой и жалобный звук. Словно целую октаву ухватили за горло. Два крика, кинжалами заколовшие тонкое дыхание его сна. Вначале он думает, эти звуки вырываются из сна, перетекающего в явь, пока не осознает низкого неба своей палатки и узкой брезентовой ограды со всех сторон. Раненые крики приходят снаружи. Он поднимается, берет ружье, выползает из палатки, но не может обнаружить опасности, не видит ее в заспанных рассветных сумерках, звук проникает в его затылок, он водит по сторонам ружьем, готовый выстрелить, не видит ничего, кроме птицы, отвратительной птицы, которая, открывая клюв, выталкивает из себя тот самый звук, что вонзился в его сон. Бёртон ощущает неукротимую злость на крохотную птичку, которая осмелилась на такую громкость. Он хватает ружье за ствол, но маленькая птица умеет летать, она машет крыльями, удаляясь, и оставляет Бёртона без удовлетворения.

День назад они выехали из Казеха, отправившись в последний отрезок обратной дороги. Для этого пути им потребовалось завербовать новых носильщиков. Они стояли перед ним, из какого-то очередного урожая ньямвези, собранные Снай бин Амиром, молодые мужчины, разряженные в своем нетерпении, чрезмерно усердные, освежающе невинные. Некоторые стоят на одной ноге, как аисты на реке Малагарази, опираясь ступней поднятой ноги о колено, положив руки на плечи соседа, непринужденный жест, который не переживет и одной недели, другие сидят на корточках, охватив обеими руками колени и с надеждой устремив взгляд на вождя экспедиции.

Он отправился в путь против воли. Казех вновь стал для него оазисом, и покидать оазис трудно. Придется заново схлестнуться с пустыней Угого. Он не боится, у него нет дурных предчувствий. Все гораздо хуже. Заглядывая мысленно вперед, он уже чувствует ожидавшую его боль и муку. Он знал, это будет не страх, а дискомфорт, непрерывный дискомфорт, проклятие любой обратной дороги. Вдобавок перспективы — безотрадны. Спик тупо уперся на своем нелепом, непонятном решении великой загадки. Его наброски, его картографические догадки не складываются в логическое объяснение. У него реки текут вверх по горам, а вода из озер вытекает в том направлении, куда он повелит. Смешно. Но все же — и эта мысль не давала покоя Бёртону, отравляя возвращение, — все же не исключено, что Спик каким-то искаженным образом был прав, ведь возможно, что при всех неверных деталях главное утверждение оказывается правильным. Едва они ступят на британский берег, как между ним и Спиком вспыхнет диспут, и спор разгорится на общественной арене, причем его многочисленные враги ох как охотно уцепятся за любую возможность, и необоснованные догадки позволят любому желающему убедительно выступить на стороне того, кто ему ближе и родней. Остаться в Казехе он не мог, а возвращаться а Англию, в единственную страну на свете, где он совершенно не чувствует себя дома, было противно. Самые лучшие предпосылки, с ухмылкой подумал он, чтобы вновь ступить в Угого.

Сиди Мубарак Бомбей

Бвана Бёртон сомневался в утверждении бваны Спика, что второе великое озеро является источником реки, которую они называют Нил. Даже если это было бы верно, то требовало бы доказательств, а доказательства не рождались от того, что бвана Спик самолично увидел озеро, о существовании которого они оба и так знали. Пока бвана Спик и я были в пути, бвана Бёртон в Казехе чертил собственные карты, по рассказам Сная бин Амира и других арабов, а когда мы вернулись, вазунгу сравнили длину озера и его очертания на картах друг друга, и оказалось, что в картах бваны Спика и бваны Бёртона почти не было различий, и бвана Бёртон сказал: «Ну вот, видишь, ты напрасно выбивался из сил, мы и так знали все факты».