– Да? – осведомился я, ожидая очередного приказа.

– Мне нужен противник.

Я увидел подготовленную к партии шахматную доску на складном столике, рядом стулья с брезентовыми спинками и пожал плечами. Шахматист я совсем неплохой, но не сказать что заядлый. Эта игра входила в число обязанностей, которыми не стоит пренебрегать.

А еще не стоит в ней выигрывать.

Кагуэлла навис над столиком. Он был экипирован по-боевому: крест-накрест патронташи, пояс с целым арсеналом кинжалов и метательных ножей, на шее брелок с дельфином. Когда его рука потянулась к доске, мне вспомнились генералы былых времен, расставлявшие флажки и фигурки танков и пехотинцев на широченном песочном макете местности. На лице шефа застыло безмятежное спокойствие, зеленоватое сияние электрических ламп странным образом отражалось в его глазах – как будто эти глаза вносили свою долю в освещение.

Все это время Гитта находилась с нами. Иногда она подливала мужу «Писко», но редко произносила хоть слово.

На этот раз партия выдалась непростая из-за необходимости постоянно прибегать к тактическим уловкам. Я смыслил в шахматах побольше Кагуэллы, но ему не очень нравилось проигрывать. С другой стороны, он был достаточно умен и мог обнаружить, что противник играет не в полную силу. Так что мне приходилось удовлетворять его самолюбие на обоих фронтах. Я действовал жестко, загоняя Кагуэллу в угол, но непременно создавал в своей позиции слабое место – нечто едва уловимое, но чреватое сокрушительным поражением. И в тот момент, когда положение казалось для него безнадежным, я позволял увидеть эту слабину, подобную тончайшей трещине на гладкой поверхности. Впрочем, иногда он не замечал подсказки, и тогда ничего не оставалось, как допустить его поражение. В этой ситуации мне приходилось делать вид, что победа была вырвана почти чудом. «Снова ты побил меня, Таннер». – «Но и вы заставили меня попотеть. Иногда и мне улыбается победа».

Гитта бесшумно появилась рядом с мужем и капнула ему в рюмку спиртного.

– Таннер всегда играет хорошо, – заметила она, пристально глядя на меня. – Он достойный противник, и ты это знаешь.

– Стараюсь, – пожал плечами я.

Кагуэлла смахнул фигуры с доски, словно в приступе раздражения, но его голос оставался спокойным.

– Еще разок?

– Почему бы и нет? – устало отозвался я, понимая, что теперь мне обязательно придется продуть.

Партия была закончена. Мы с Кагуэллой допили «Писко», затем обсудили план операции, хотя уже делали это десятки раз и как будто предусмотрели любые мелочи. Это уже стало чем-то вроде ритуала, который мне порядком надоел. Напоследок проверили оружие, и Кагуэлла проговорил мне на ухо:

– Я ненадолго выйду, Таннер. Хочу потренироваться в последний раз. Позаботься, чтобы меня не беспокоили.

– Рейвич может заметить вспышки.

– Погода портится. Он решит, что это молнии.

Я кивнул, но настоял на личной проверке его оружия, прежде чем позволил ему уйти. Не взяв с собой фонаря, повесив за плечо небольшой лучевик, он шагнул в темноту и вскоре исчез из виду. Ночь была темная. Я надеялся, что ему знакомы окрестности нашей поляны. Как и Дитерлинг, Кагуэлла был уверен, что весьма неплохо видит в темноте.

Прошло несколько минут, и я услышал голос лучевика. Раздавалось несколько выстрелов с интервалом в секунду-другую, потом следовала долгая пауза – Кагуэлла регулировал оружие или выбирал новую цель. Каждый выстрел освещал верхушки деревьев ослепительной вспышкой, вспугивая крылатых обитателей леса, и они черными пятнами метались на фоне звездного неба. Потом я увидел еще одно пятно, до того большое, что заслонило рой звезд на западе. Это была гроза, предсказанная Кагуэллой. Она подкралась с океана, готовая обрушить на Полуостров ливень. Словно в подтверждение моей догадки, теплый неподвижный воздух отяжелел, а по верхушкам деревьев пробежал ветер.

Я вернулся в палатку и нашел фонарь, а потом зашагал по тропе, которую выбрал мой хозяин, – там, точно маяк в ночи, полыхало его ружье. Пробираться через заросли было небезопасно, но скоро я вышел на небольшую поляну, где уже несколько минут упражнялся в стрельбе Кагуэлла. Я махнул в его сторону фонарем, объявляя о своем присутствии.

– Просил же не мешать, – буркнул он, не опуская лучевика.

– Гроза идет. Я боялся, что вы ее не заметите, пока не хлынет, а тогда будет трудно найти дорогу в лагерь.

– Разве я не говорил тебе, что погода портится? – возразил Кагуэлла, не поворачиваясь ко мне, – он был слишком увлечен стрельбой.

Лазерные импульсы вспарывали темноту, устремляясь к невидимым целям и, как я заметил, находя их с безукоризненной точностью. Время от времени хозяин менял позу или перезаряжал оружие.

– Да вообще-то, поздно уже. Нужно поспать. Если Рейвич где-нибудь застрянет, завтрашний день будет долгим. Вам понадобятся силы.

– Ты прав на все сто, – согласился он, выдержав подобающую паузу. – Просто хочу убедиться, что сумею изувечить этого гада.

– Изувечить? А я думал, мы его ликвидируем, и дело с концом.

– И какой в этом смысл?

Я шагнул к Кагуэлле:

– Убить его – это одно. Наверняка он хочет убить вас, так что намерение покончить с ним не лишено смысла. Но искалечить? Чем он заслужил подобную ненависть?

Кагуэлла снова прицелился и пальнул.

– А кто сказал, что ее нужно заслужить?

Резким движением он перевел приклад и прицел в нерабочий режим и повесил оружие за спину, где оно казалось частью хлипкой корабельной оснастки, случайно прицепившейся к китовой туше.