Шрифт:
И дом жил полной жизнью: давал приют магазинам и конторам, пристально следил за людьми на остановках, у своих парадных, приветливо расставлял скамейки, терпел на них с утра и до позднего вечера случайных и уже знакомых людей, не гнал также уставшего или подвыпившего прохожего ночью. Но вся эта жизнь, очевидная и суматошная только с фасада. Подъезды проходные, через них можно попасть во двор. И там, во дворе на тебя обрушивается тишина. Крики детей на качелях и в песочнице, приветствия выгуливающих собак жильцов, только подчеркивают громкость этой тишины. Здесь свой мирок, свой собственный. С определенными, раз и навсегда, уже, не известно, кем и когда, установленными правилами. Здесь можно сидеть допоздна и даже петь под гитару, а здесь нельзя ни в коем случае. Здесь можно кормить голубей, а вон там, нет – сразу тебе и напомнят. Здесь, не договариваясь, встречаются у подъезда, чтобы утром начать пробежку. Здесь, идя за молоком, оборачиваются к окнам и кивают, что значит: «сегодня я тебе займу очередь». Здесь с одного балкона зовут ребенка домой, а с другого отвечают, что вот только видели, как он с тем самым Серегой пошел в школьный двор. И подъезд выпускает рассерженную маму, чтобы вернуть беглеца. Здесь так обманчиво тихо, что беспечные влюбленные, случайно догулявшиеся до этого двора и впервые целующиеся на скамейке, рискуют быть выведены из приступа романтизма заурядным и отрезвляющим звуком спускающейся воды в унитазе. Здесь ни на что не нужно спрашивать разрешения, здесь просто нужно жить, быть принятым, допущенным ко двору.
В доме соединялись фасадная, светская и дворовая, доверительная жизнь.
Саша открыл дверь, теперь это тоже входило в его обязанности. На пороге стоял молодой человек. В строгом темном костюме, начищенные туфли, прическа – волосок к волоску, гладко выбритое лицо. В таком виде можно официально просить руки невесты у отца семейства, подумал Саша.
– Здравствуйте, вы не могли бы одолжить мне швабру?
Жанне показалось, что пауза у двери слишком затянулась. Она вышла в коридор и спросила:
– Кто там, Саша?
– Не знаю, мужчина какой-то, – он обрадовался помощи.
– Что ему нужно? – не подходя к двери, уточнила хозяйка.
– Швабру просит.
– Так обеспечь ему, ты же знаешь, где взять.
Через минуту Саша уже вручил швабру терпеливо ожидавшему молодому человеку.
– О! Какая длинная! То, что нужно. Я сейчас верну, – сказал тот и пошел к лестнице.
Саша за ним. Мужчина поднялся на один пролет и стал заправлять швабру между решеткой на окне и самим окном.
– Что Вы делаете?
– Цветы достать хочу, – отвечал незнакомец, – вон они, видите, внизу на подоконнике.
– А снизу их подцепить не проще? – Саша включился в процесс спасения цветов.
– Можно попробовать, что-то сверху не достать никак, – Саша получил швабру обратно.
Спустившись по лестнице, он стащил букет с высокого подоконника.
– Спасибо, – сказал молодой человек и направился вверх.
– А как цветы туда попали? – не выдержал Саша.
– Я положил их сверху на решетку, а они свалились вниз.
– Зачем положили?
– Прикурить хотел.
– Аааа, – протянул Саша.
– Всего доброго, – сказал незнакомец.
В ответ на подробности спасения цветов, Жанна сказала:
– Не очень удивляйся, завтра случится такое же.
Саша не знал, что это цитата и, открыв на следующий день дверь незнакомой девушке, уже явно подозревал в хозяйке магические способности.
Девушка поздоровалась и попросила растворитель или, хотя бы ацетон.
– А что у Вас случилось? – Саша пытался уже не удивляться.
– Я юбку краской испачкала, – девушка повернулась и показала, обтянутую джинсовой юбкой в оригинальную скамеечно-зеленую полоску, крепкую попку.
– Где же Вы так?
– У Вас во дворе скамейки окрашены.
– Я спрошу, сейчас, – Саша направился к Жанне.
В доме нашлась только смывка для лака. Ее как раз и хватило на девушку.
Любой, зашедший с улицы человек мог рассчитывать на внимание в этом доме, а вот Саша не понимал, как ему сблизится с хозяйкой, да и надо ли. Она вела себя так, словно его не было. Так не видят хорошо вышколенную прислугу. Он убирал во всей квартире, включая ее комнату. Готовил кофе. Следил, чтобы регулярно забирали и привозили белье из прачечной. Ходил в магазин со списком продуктов. Все это было привычно и не сложно, но мысль, что Жанна потребует еще чего-то, не оставляла его. Знать бы чего. Друзья в институте удивлялись: как это ему так повезло снять комнату и строили догадки. Они вместе смеялись над предположениями об усыновлении и завещании, но разница в двадцать три года будила в нем совсем другие желания, он даже себе боялся признаться в них.
Курил Саша на балконе, хотя хозяйка курила еще и на кухне. Так повелось с самого начала и повода это изменить Жанна не давала. Саша варил кофе в одно и то же время, утром и хозяйка выходила «на запах», как он смеялся про себя. Она садилась спиной к двери, не приглашая за стол, а он робел, забирал свою чашку и уходил в комнату. От Жанны всегда исходил тонкий запах духов, утром еле слышный, смешанный с запахом ее тела, теплого и разнеженного после сна. Саша делал глубокий вдох, проходя мимо, и нес этот запах с собой, стараясь не расплескать его так же бережно, как и кофе.