Калгама эту песенку услышал. Что делать? Можно, конечно, из лука Нгэвэн убить. Но в тесной избушке не развернуться – не натянешь тетиву как следует. Бросаться с ножом на женщину, пусть и ведьму, тоже как-то не хочется. Тут вертел подал голос из мешка:

– Ты мне помог – я тоже тебе помогу!

Попросил он Калгаму подвесить его над дверью. Ведьма ничего об этом не знала. Открыла дверь, фурией влетела и – бац! – стукнулась головой о вертел, да так крепко, упала – и не дышит. А когда она память теряла, её лицо снова вроде теста становилось.

– Э! Да у тебя лица нет! – поразился Калгама. – Без лица – хуже не бывает! Чего угодно от такой твари можно ждать.

Мышка из угла выскочила, уставилась на ведьму – от ужаса у неё аж усы встопорщились. А Нгэвэн очнулась, потрясла разбитой головой и наткнулась взглядом на мышь. Тут же её лицо забродило, запузырилось, как тесто для блинов – и вот уже носик вытянулся, глазки-бусинки заблестели, усы встопорщились, мышиные ушки выросли.

– Ах! – молвила мышь и вверх лапками в обморок упала.

Нгэвэн – мышиная морда встрепенулась, вскочила, чтобы в Калгаму вцепиться, да в это время вертел упал ей на голову. Сильно ударил он ведьму, у той аж череп зазвенел. Снова грохнулась Нгэвэн на пол.

Великан не стал дожидаться, когда она очнётся. Снял с себя пояс, связал ведьму и сел возле неё. Ножом играет да посмеивается.

Очнулась Нгэвэн, попыталась вырваться из пут, только сил у неё не хватает. Решила она позвать Гаки. Ворона на ночь всегда на крыше устраивалась. И теперь там сидела.

– Гаки, подружка! – позвала ведьма. – Лети на помощь! Выклюй глаза Калгаме, проглоти желудь, унеси вертел прочь, и сороку разорви!

Сорока-то без опаски на голове ведьмы сидела и долбила её клювом, волосы больно дёргала.

Услышала Гаки хозяйку, да только никак ей в дом не попасть: стены железные, стекла в окнах – тоже, а в ручке двери вертел – как запор. Скакала, скакала ворона, что ей делать – не знает. Но, хитрюга, придумала-таки! Решила пробраться в избушку по печной трубе.

Калгама услышал шорох в трубе, смекнул, в чём дело и быстренько поставил под дымоход котёл с кипятком. Гаки в него и угодила. Ошпаренная, выскочила и, оглашено каркая, насилу из трубу обратно вылезла. А сорока её из избушки пугает:

– Вот как вылечу, последние перья повыдергаю!

Пуганой вороне дважды повторять не надо. Пулей умчалась прочь, и думать забыла о ведьме-хозяйке.

Калгама по-прежнему возле Нгэвэн сидит, ножом поигрывает и нарочно её пугает:

– Придётся с тобой покончить, бабушка ведьма! Злая ты, вредишь всем. Слово твоё – пустой звук, обещаний не держись. Сколько душ ты погубила, сколько бед принесла. Убить тебя мало!

Нгэвэн дрожит, горючие слёзы льёт. Не ожидала, что друзья с ней совладают. Как же так? Даже колдовством их не одолеть. От бессилья в ведьме только больше зла копится. Плачет, а сама мечтает: погоди, мол, Калгама, всё равно обхитрю тебя, пожалеешь меня – отпустишь, а я удобный момент улучу и, как пить дать, убью, у-у-у!

От злости вскипает всё в ведьме, но она сдерживается – жалобит Калгаму, овечкой прикидывается. Только лицо выдаёт её: то вспенится, то белыми пузырями пойдёт, то в комок изомнется, то квашнёй вспучится. Была у ведьмы мышиная морда, а как старуха заволновалась, из её лица то мерзкая личина лепится, то сорочий клюв прорезывается, то вместо глаз – два желудя, или скулы великана вырисовываются. Всё, что видит, копирует. А страшная маска, которая время от времени мелькала, – ни что иное, как отражение внутренней сути ведьмы.

Себя со стороны Нгэвэн не видела, а то бы и сама поразилась мгновенным изменениям лица. Такая образина и в кошмарном сне не приснится!

– Почему медлишь, Калгама? – пискнула мышка. – Убей её, пока она нас не убила!

– И правда, – поддержала сорока, – нельзя ей верить. Всё равно правду о бусяку не скажет. Сами их найдём!

Но молчит Калгама, пристально на ведьму смотрит да с улыбочкой ножом поигрывает. Ждёт, что Нгэвэн ещё скажет.