Вдруг от чего-то еще, от чего-то совсем другого защемило сердце. Запах горячего асфальта. Почему он всегда ассоциировался у меня с детством? До самого края Ленинградки в клубах синеватого тумана лежал тяжелый, шумный, грязно-оранжевый каток.

Глава дополнительная

— Ну что, новый роман скоро писать начнешь? — спросила Верба.

— Ага, — ответил я. — Прямо сейчас и начну. По-моему самое время.

Мы снова сидели вдвоем в нашей квартире, как неделю назад, только теперь антураж несколько отличался прежнего. Кровать аккуратно застелена, на столе пакет сока и пара недоеденных бутербродов. А на теле, точнее на обоих телах — спецназовское обмундирование по полной форме. Шел уже второй час с того момента, как мы позволили арестовать нашу охрану во главе с Лешкой Ивлевым. Так велел Тополь. А потом позвонил он же и дал команду: готовность номер один. Вот почему теперь приходилось сидеть в глубине комнаты при погашенном свете с автоматами наготове и ждать неизвестно чего: может стука в дверь, а может, очередной гранаты в форточку, может быть, нового телефонного звонка, а может быть, ракетного удара.

— Ты верующий? — вдруг спросила Татьяна, как будто не знала.

— Нет.

— Я тоже. Я даже молиться не умею.

Мне сделалось страшно. Верба явно не понимала, что происходит. Тополь ведь ничего не успел объяснить. И час назад в полуистерическом состоянии мы бегали по квартире, собирая в большую сумку ценности, деньги, документы, часть из которых готовили к мгновенному уничтожению, закладывали окна диванными подушками и книгами, натягивали на ходу спецкостюмы, снаряжали магазины патронами и едва не начали баррикадировать железную дверь.

Потом первый приступ паники прошел и подкатило спокойное отупение, безразличие. Снова пошел разговор о том о сем.

— Таня, расскажи все-таки, что было этой осенью, пока вы мотали меня по всей планете?

— Ты думаешь, это важно? — несколько странно отреагировала она.

— Конечно. Я теперь знаю все-все о Ясене и почти все о тебе, но по-прежнему очень мало знаю о себе. И совершенно не представляю, что должен делать по больше счету, что вообще происходит в этой непутевой стране кроме кадровых перестановок, бесконечных катастроф и непрерывной войны.

— Красиво говоришь, прозаик, — похвалила Верба, в этой стране больше и не происходит ничего. А еще ты, кажется, спросил, что делать. Для России это всегда вопрос номер один. Но ответ прежний: ни-че-го.

— Теперь ты красиво говоришь. Только непонятно. Мы что, отсюда не выберемся?

Боже, как спокойно я спрашивал об этом!

— Скорее всего, если честно, нас тут передавят всех по очереди.

— А чего ж мы сидим тогда?

— Ждем.

— Пока нас передавят?

— Не обязательно. Тополь обещал помочь.

— А может, все-таки ноги надо делать? — робко предложил я.

— Готовность номер один, — напомнила Верба. — Значит, без специального сигнала бежать некуда. Можно прорываться, но это когда откроют стрельбу.

— А-а-а, — только и сказал я.

Под окнами, натужно урча, поползло какое-то чудовище, аж стекла задрожали.

— Бэтээр. Или танк, — попытался угадать я. — За нами, что ли?

— Нет, — уверенно сказала Верба. — Это «КамАЗ». За помойкой, наверно, приехал.

Мы помолчали.

— Татьяна, — спросил я, — что же все-таки случилось со службой ИКС? Почему мы, два главных в стране руководителя, сидим здесь, как мыши, как жуки в банке?

— А черт его знает, почему, — проговорила она рассеянно. — Вообще-то я думаю, тут все просто: РИСК практически начал контролировать ситуацию в России, даже без помощи агентов Базотти. Они должны были готовить и готовились, но среагировали все почти девять лет Сергей накапливал информацию обо всем, что здесь делается, обобщал, анализировал. А они заметили.

— Они — это кто? — не выдержал наконец я.

— Видишь ли… ну, как нас учат в последнее время. В каждом обществе есть три официальные ветви власть законодательная, исполнительная и судебная.

— Правильно. И четвертой властью в шутку называют прессу.

— Очень хорошо. Пусть четвертой считается пресса. Не такая уж это и шутка. Но есть еще и пятая власть. есть всегда и везде. Власть тайной полиции. В некоторых странах, например, в нашей, она зачастую становилась первой. Но самое удивительное, что Россия породила феномен: шестую власть. Знаешь, какую?

— Бюрократию, — предположил я.

— Нет, ну что ты! Во-первых, это не власть, а как бы способ управления. Во-вторых, бюрократия есть повсюду не только у нас. А Россия породила власть уголовную.

— Разве не Италия? — робко спросил я.

— Не Италия, не Америка и не Япония. Европейская и штатовская коррупция любых масштабов остается вне закона, даже якудза при самом тесном сотрудничестве с полицией живет сама по себе. И только в России сушествует понятие «вор в законе», только в России вор о котором знают, что он вор, может быть членом правительства депутатом или сотрудником охранки.