Теперь, когда стало ясно, что действительно придется записывать разговор, Олег для удобства и для конспирации — все-таки сидят они посреди улицы — бросил диктофон в сумку и переключил его на выносной микрофон, закрепленный под воротником куртки.

— Малахова не ищи. Нету его больше, — спокойно, по-деловому сообщил Шайтан. — Все, что знал тракторист, — вот здесь. — Он протянул Олегу пачку «Мальборо». Пачка была тяжелой, словно ее набили мокрыми сигаретами. — Это такая же игрушка, как у тебя, только разгром меньше. Многовато знал этот тракторист. Ну да Бог с ним. На кассете не только признания Малахова. Там есть еще и признания другого человека. Очень известного. Твоей газете любопытно будет. Домой приедешь — послушаешь. Но больше — никому. Ты понял? Никому. Пока я сигнал не дам. Сделаешь по-своему, журналист, — сам понимаешь, я сразу узнаю. Лучше не экспериментируй. И еще. Если меня убьют, все это должно как можно скорее попасть в газеты… Впрочем, не мне тебя учить, журналист. Ты все понял?

Зарайский сумел лишь кивнуть — так он был ошарашен новым поворотом событий.

— Ну а теперь у нас есть несколько минут. Можешь задавать вопросы.

Олег растерялся. О чем спросить, о чем? Эх, если б сначала послушать, а потом разговаривать! Но так не бывает, это понятно…

— На этой кассете я найду ответ, кто и кого убил в этих краях девятнадцатого августа?

— Грамотно спрашиваешь, журналист, конкретно, — удивился Шайтан. — Полный ответ будет, если соединить то, что знаю я, с тем, что знают менты и гэбисты. Но из моей информации четко следует, что убили не здесь, не девятнадцатого и не того, чье убийство расследуют. И еще. Кассету послушать, может, и не доведется — всяко бывает, — так ты запомни главное: труп, который здесь нашли, — дело рук Золтана. Привезли его сюда гэбисты, а руководит всем этим делом Альберт Ларионов.

Зарайский поморщился. Фамилия Ларионова вогнала его в тоску. Это раньше было бы забавно услышать ее в подобном контексте, когда пошла мода на обвинения в коррупции всех подряд. В связях с мафией подозревали и Лужкова, и Шумейко, и Лобова. Теперь о таком уже никто читать не хочет. Ну что ж, Шайтан, послушаем твои кассеты, подождем сигнала…

С шоссе свернул старенький «газон», крытый брезентом, и двинулся по проселку в их направлении. Зарайский автоматически отметил, что ехал он с другой стороны, значит, Белку на остановке водитель не видел. Это могло быть важно, тем более что Шайтан как-то слишком пристально следил за грузовиком.

Потом бандит неожиданно свистнул громко и коротко. Из-за угла вынырнул здоровенный детина, и Шайтан распорядился:

— Шкаф, поди глянь, кого это несет.

Шкаф пошел, тормознул машину метрах в пятидесяти от них, перемолвился с водилой, обошел фургон вокруг, очевидно, даже слазил в кузов. Наконец еще издалека показал шефу жестом: все в порядке. И не торопясь, вразвалочку двинулся обратно. Машина меж тем развернулась и стала медленно подавать задом к сваленным кучей чурбакам. Шайтан встал и громко спросил:

— Кто это?

— Местные, — сказал Шкаф. — За дровами приехали.

И вдруг с неожиданным для своего веса проворством метнулся влево, к дому.

Шайтан и Зарайский невольно повернули головы в противоположную сторону. Но было поздно. Из фургона ударили две или три очереди сразу. Потом подошел Шкаф и, аккуратно приставляя пистолет, выстрелил в голову каждому. Оружие тут же бросил.

Белка наблюдала за этой сценой, припав глазом к отверстию с рваными краями, и, судорожно ломая ногти, обколупывала последнюю краску с обшарпанной железной стены. В сгущающихся сумерках с каждой минутой становилось все хуже видно, но она все-таки разглядела, как верзила после контрольных выстрелов пошел к машине и тоже был сражен автоматной очередью. После чего грузовик быстро развернулся и стал выезжать на асфальт. В деревне отчаянно лаяли собаки, громко и тоскливо замычала корова, но ни один человек не вышел на улицу.

Фургон свернул в ее сторону, и в первый момент Белке захотелось бежать, бежать, петляя, как заяц. Но то ли она успела сообразить, то ли просто страх парализовал волю, во всяком случае, она лишь забилась в угол, вжалась в железную стенку остановки и замерла. Грузовик взревел за ее спиной и, затихая, скрылся за поворотом.

Выскочив из своего укрытия, Белка ринулась туда, где лежали Олег и двое других. Зачем? Она не знала. У нее отчаянно кружилась голова, и на каких-нибудь ста пятидесяти метрах она дважды падала. Здесь не осталось живых.

Что она хочет сделать? Здесь никому нельзя помочь. Она хочет, пока ее застанут возле трупов? Нет! У Олега был диктофон. Он мог что-то записать. Он мог записать все вплоть до выстрелов. Какие силы, какие знания, какой опыт двигали ею в те минуты? По натянувшемуся проводку Белка догадалась, что диктофон лежит в сумке, вытащила, взглянула, пленка еще крутилась, выдернула из воротника микрофон, куртка была в крови, сумка была в крови, руки ее тоже сделались липкими, надо брать всю сумку, мало ли что там, милиции все это ни к чему… И еще — пистолет. Ба, да здесь два пистолета! Ага… вот из этого стрелял громила, убитый последним, а этот был в руке у второго, и он, похоже, выстрелить не успел — такой пистолет гораздо лучше. Белка швырнула в сумку пистолет Шайтана и, не оглядываясь, бегом, скачками понеслась к своей машине.

Она долго не могла повернуть ключ в замке зажигания, собственно, поначалу она не могла его вставить в замок — так тряслись руки. Она выкурила подряд две сигареты, доехала до ближайшей речушки, вымыла руки, протерла от крови все, что было испачкано в машине, выбросила Олегову сумку, вынув из нее нужное, еще раз вымыла руки, потом вернулась в машину, села за руль и вдруг в одно мгновение поняла, что нужно делать. Может, было еще не поздно. Вряд ли в этих краях так быстро приезжает милиция. Скорее всего ее еще даже не вызвали.