— Красивый способ, — похвалил Тополь. — Два месяца отслеживать все перемещения какого-то инженера в отставке, чтобы потом, случайно заглянув в личное дело своего тестя, обнаружить знакомую рожу!

— А сам-то! — обиделась Верба. — Снять наблюдение за Ольгой Разгоновой аккурат накануне поездки Зарайского в Старицу на ее машине, накануне убийства Шайтана. И потом те же два месяца робко наблюдать со стороны за службой безопасности господина Кузьмина, которого в итоге преспокойненько укокошивают, не спросив у нас разрешения. Спасибо еще Ольги с ним вместе не было.

— А кстати, — спросил Кедр, — Клен не звонил? Что там новенького по делу Кузьмина?

— Звонил, — сказал Тополь. — Пока немного. Убили его ребята из «девятки». Сама по себе забавная тенденция Это уже не в первый раз идет отстрел бандитов под видом охраны важных лиц. Но самого Кузьмина! Это уже лихо. И неспроста. Платан внедрил нашего человека в фирму Кузьмина еще в ноябре, так что полная информация будет буквально на днях.

— Эх, Леня, Леня, — вздохнул Кедр, — ты как был совком, так совком и остался. «Полная информация», «буквально на днях»… Ты бы еще сказал, что вы «работаете над этим вопросом».

— Вот! — радостно подхватила Верба. — Женька на моей стороне. Ты старый совковый бюрократ, Горбовский, а еще других критикуешь.

— Ладно, дамы и мужики. — Кедр поднялся. — С вами хорошо, но мне пора. Держите в курсе. Надо еще до дома доехать, мальчику обещал сказку перед сном рассказать.

— Мне бы ваши проблемы, господин учитель, — прокомментировал Тополь. — Помнишь старый еврейский анекдот?

— Ага, — отозвался Кедр уже из прихожей, — если учесть, что именно мой наряд дежурит сегодня на Старой площади, проблемы у меня совсем смешные.

— Кедр, — крикнула Верба на прощание, — хочешь сюжет для сказки подброшу?

— Спасибо, не надо. Твои сказки, Танечка, мы оставим для контролера Семеныча.

В прихожей хлопнула дверь.

— Какого контролера Семеныча? — обалдела Верба.

— Веничка Ерофеев. «Москва — Петушки», — пояснил Тополь. — Классику помнить надо. Контролер Семеныч очень любил эротические истории, вроде сказок Шехерезады… Еще по чашечке кофе? Смотри, он даже не остыл.

Они посидели молча. Потом Верба спросила:

— Тебе не кажется, что мы слишком надолго ушли на дно?

— Кажется. Но, ты знаешь, вдруг обнаружилось, что со дна все детали просматриваются ничуть не хуже, чем с высоты птичьего полета.

— Точно, — согласилась Верба. — Только в ушах шумит, а потом от кессонной болезни глюки начинаются.

Тополь даже не улыбнулся.

— Скажи мне лучше, Татьяна, честно скажи, что ты сделала с Базотти? Старик третий месяц в себя прийти не может. Дела забросил, чужих не принимает. Даже нас! И на связь не выходит.

— Что я сделала с Базотти?! Да это он хотел меня трахнуть, только здоровьишка не хватило. По-моему, об этом знает уже вся желтая пресса Америки. Его там называют столетним председателем фонда Би-Би-Эс, а меня — юной фигуристкой из России. Жутко душещипательная история!

— Ты полагаешь, его кондратий хватил на сексуальной почве или от воспоминаний о Седом? Мы ни разу с тобой про это не говорили.

— Я думаю, — сказала Верба, — тут все сразу. Но к нему летал Анжей и потом мне по секрету сообщил, что Дедушка больше прикидывается больным. Тоже решил уйти на дно. Устал от всех и отдыхает.

— Нашел время, — буркнул Тополь. — Ну ладно. Ты же собиралась про своего Редькина рассказать.

— Правильно, — вспомнила Татьяна. — Так слушай, что учинил этот Редькин. Я ведь распорядилась сначала в камеру его отвести, чтоб посидел там часочка полтора без всяких объяснений. А уж потом ко мне на допрос.

— Ах ты, зараза! — укоризненно улыбнулся Тополь.

— Послушай, моралист, а кто Разгонова вызывал по поводу романа? Думаешь, у него поджилки не тряслись?

— С Разгоновым — это была работа.

— Спасибо. А я, значит, развлекаюсь? — начала закипать Верба.

— Ну, не совсем развлекаешься. Как бы это поточнее? При советской власти говорили: «использовать служебное положение в личных целях».

— Ах, так?! Получается, я одна такая нехорошая: транжирю деньги налогоплательщиков на личные удовольствия, в угоду собственному любопытству. А все остальные у нас самоотверженные борцы за дело коммунизма, то есть демократизма, мудизма и альтруизма.

— Ясень был альтруистом, — откликнулся Тополь, нарочито сохраняя спокойствие и серьезность.