По ходу этого рассказа Тополь задавал отдельные вопросы и кое-что комментировал. Потом заметил, что вертикальные связи Патлатого, Кислого, Горца и Банкира позволяют считать их ключевыми фигурами, вождями той криминальной революции, о которой предупреждал еще Ясень. А значит, именно они могут знать, кто отдавал приказы Шайтану и Золтану и были ли это сознательные удары по РИСКу или все-таки просто по ФСБ.

— Вы никогда ни в чем не разберетесь, — сказала долго молчавшая Верба.

— Во-первых, отстреливают нас что не надо доказывать — из этого надо исходить. Во-вторых, если они задумали криминальную революцию — то, что знал Шайтан, не знает больше никто. Элементарные правила конспирации: всеми бандитами руководят из единого центра где-нибудь в «Белом доме» на Красной Пресне, а встречаясь между собой, они об этом и не догадываются. Так что тут по-другому надо действовать: к примеру, генерала Поликарпова из МВД или генерала Григорьева из ФСБ берем за яйца и прямо спрашиваем…

— Ты уже одного взяла, — сказал Тополь. — Много он тебе рассказал после этого?

— Мрачно шутишь, Леня, — откликнулся Платан. — А тебе, Татьяна, действительно пора отдыхать. Неужели ты не понимаешь, что силовые методы с нашей стороны могут привести лишь к одному — потере государственной «крыши»? И тогда бандиты нас просто добьют.

— А что, уже есть такая опасность? — вскинулась Верба.

— А что, ты ее еще не почувствовала на собственной шкуре? — в тон ей ответил Платан.

— Или ты считаешь, что боевиков Мираба Саркиева тоже направлял Седой?

Вопрос был явной подколкой, но Верба подумала и ответила серьезно:

— Нет, пожалуй, нет. Седой так грубо не работает.

— Ну а то, что Щеголь, швырнувший гранату вам в окно, был хорошо знаком с Горцем, то есть с Саркиевым, — начал заводиться Тополь, — это тебе о чем-нибудь говорит?

— Нет, Леня, это не имеет никакого значения, потому что Щеголю платил Седой. Я это знаю.

— Ребята, — снова рассердился Платан, — у меня есть еще одна важная информация, а потом вы можете сколько угодно обсуждать Седого. После стрельбы на Рижской трассе воры резко сократили количество участников ближайшего сходняка. Таким образом, наши агенты оказались отсечены. С тех пор, как подставили и убили Осокоря, всем его друганам перестали доверять, а новая наша агентура совсем не того уровня. Короче, последняя сходка либо уже состоялась, либо состоится на днях, но мы о ней не узнаем. А я боюсь, что это очень важная сходка. Так что вся надежда только на Шурика с его связями на Кавказе. Да на тебя, Тополь. Ты здесь, в Москве, ближе всех к верхушке, тебе и карты в руки. Пока я ищу вождей среди уголовников, ты ищи уголовников среди вождей. У меня все. Вопросы есть?

— Вопрос к Вербе: ты придумала, куда поедешь отдыхать?

— Придумала. В Австралию. Ни разу там не была. Мишки-коалы, кенгуру, утконосы, страусы нанду… Или, наоборот, эму? Какие там водятся?

— Не помню, — сказал Тополь. — Вот заодно и выяснишь. Приедешь — нам расскажешь.

— Эх, я бы тоже в Австралию махнул! — мечтательно протянул Платан. — Там же весна сейчас! Шикарные отели Маккая, Большой Барьерный риф, Большой Водораздельный хребет — там все большое! А какие пляжи, рестораны, корты, серфинг!

Экономист и коммерсант Плисковский единственный из Причастных не был профессиональным спортсменом, но теннис, как все элитное, любил безумно и классический австралийский серфинг тоже.

— Тебе нельзя, — жестко оборвал Тополь его напрасные мечты.

— Я знаю, — сказал Платан.

В этот момент ожил принтер на столе у Вербы и отпечатал уже расшифрованное послание Сиропулоса:

«Фантазма», 31 октября.

Рон — Москве.

Дедушка идет на поправку, но удивительно медленно. Гуляет по парку, просит его не беспокоить, как и в прежние дни. Вербе передает отдельный привет. Действуйте по плану. Счастье для всех.

Рон — это была кличка Сиропулоса, и Платан спросил:

— Кто там теперь будет вместо Базотти — этот грек, что ли?

— Смотри, как бы Базотти не стал вместо тебя, — угрюмо одернул его Тополь.

А Верба злобно смяла вылезший из принтера лист и бросила в корзину.

— Каждый день одно и то же! Надоело все. Когда там ближайший рейс на Мельбурн?

Глава двадцать третья

В декабре у тесчима случился юбилей. Шестьдесят лет стукнуло. Гостей набежало десятка полтора, и вместе с их огромной семьей — шесть человек для одной квартиры все-таки очень много — получилось форменное столпотворение. Дни рождения Петр Васильевич всегда отмечал скромно, в кругу семьи, а тут все-таки значительная дата — решили погудеть на широкую ногу. Получилось неплохо, весело даже: разговоры, тосты, песни.

Вдруг в какой-то момент Тимофей с удивлением обнаружил: праздник-то у тесчима, а гости все со стороны тещи. Они давно привыкли, что у Петра Васильевича совсем не осталось родственников: родители умерли, братьев-сестер не было, а бывшая жена и ее дети… ну, тут уж каждый сам решает, общаться с ними или не надо. А вот теперь, на юбилее, обнаружилось, что и товарищей у тесчима нет. Пришли только два отставных генштабовских офицера — хорошие знакомые последних лет. А где школьные друзья, где однокашники по училищу или академии, где фронтовые соратники-«эфиопы»? Не бывает же так. Петр Васильевич Чуханов словно вернулся со страшной, испепелившей все и всех войны, только он один и остался чудом жив после тех сражений.

Лев Савельевич, подполковник в отставке, после третьей рюмки принялся вспоминать Афган, и по реакции тесчима, по отдельным его лаконичным репликам Тимофей догадался, что родственник его побывал и там, не только в Африке. Слушать было интересно. Второй офицер, дослужившийся лишь до майора, дальше Западной группы войск в Германии не залетал, да и оказался менее разговорчив.

Часов в десять все начали собираться. И к одиннадцати полностью рассосались. Верунчик на правах беременного ребенка уползла спать, не дождавшись даже полной эвакуации пьяных гостей. Непьющий зять-спортсмен поступил так же из солидарности. Вера Афанасьевна, смертельно уставшая от готовки, дремала в большой комнате перед телевизором, а Маринка, в очередной раз не рассчитавшая свои силы, жаловалась на головную боль. И только Тимофей с тесчимом разгулялись, разохотились и решили, продолжив банкет на кухне, поговорить по душам. В лучших традициях их большой семьи Тимофей обещал перемыть чудовищную гору посуды, оставшейся после праздника, и под это обещание ему разрешили выпить еще, сколько заблагорассудится.