Валеркин дядя молча смотрел на сибр и курил. Молчал он долго. Потом пожевал полными губами, сделал последнюю затяжку и бросил окурок не в пепельницу, а в воронку питания, чем совершенно восхитил меня. С окурком, разумеется, ничего не произошло: в процессе роста сибр не работал.

— Его остановить можно? — спросил, наконец, Валеркин дядя.

— Можно, — сказал я и нажал кнопку «СТОП».

(К моменту визита мы уже поняли, что погорячились, и кнопка «СТОП» была восстановлена в правах).

— А если не останавливать? — спросил он.

— Остановится автоматически. Когда прочность металла окажется недостаточной, чтобы выдерживать собственный вес при данной геометрии устройства.

Это был блеф. Мы не делали таких опытов, не рискнули делать. Но мог ли я ответить: «Не знаю»? (Кстати, потом оказалось, что догадка почти верна. Максимальный размер сибра был весьма скромен: грузовик скопировать было можно, но вертолет залезал в экспокамеру только без пропеллера).

— Страшное оружие, — сказал Валеркин дядя.

— Это не оружие, — возразил я.

— Это ты так считаешь.

— Мне бы хотелось, чтобы так считали все.

— Мне бы тоже хотелось, — сказал Валеркин дядя. — Так расскажи, что она еще может, эта твоя штуковина.

Я рассказал. Валеркин дядя выкурил подряд две сигареты.

— И ты сам это сделал?

— Сделал не сам. Придумал сам.

И я рассказал про Апельсин.

— Ты уверен, что это не совпадение? Ты уверен, в конце концов, что мысли твои были раньше, чем появилась эта машинка?

— Уверен. Я еще не сошел с ума.

Конечно, он думал о секретном оружии, и только эта версия развалилась.

— Давно это было?

— Неделю назад.

— Давно, — констатировал он. — И сколько же человек в курсе? Только честно. Ты же понимаешь, искать все равно будут всех.

«Ищите», — подумал я.

— Николай Степаныч, с нашей точки зрения это вопрос не принципиальный.

— Ну, сколько? Двадцать? Сто?

Что и говорить, Валеркин дядя умел владеть собой.

— Ну, разумеется, меньше, — ответил я чуть раздраженно.

— Один, — предположил он.

— Больше.

— Ты и жена.

Я промолчал.

— И лучший друг. Да? Или еще родители?

Я молчал, как партизан.

— Ну, ладно, конспиратор, скажи тогда, какие же вопросы вы считаете принципиальными.

— Пожалуйста, — сказал я. — Что сделают с сибром?

— Сибр будут исследовать.

— Долго его будут исследовать?

— Не знаю. Я не ученый, — сказал Валеркин дядя.

«Вряд ли это будет зависеть от ученых», — подумал я, но не сказал.

— А потом?

— Потом видно будет.

— Нет, — сказал я. — Видно должно быть уже сегодня. Сейчас.

— Какой ты быстрый! — усмехнулся он.

— Да нет, — сказал я, — я не быстрый. Мы думали целую неделю, и за это время сибр мог бы спасти от смерти миллионы людей.

— И ровно столько же, если не больше, свести в могилу.

В его словах была правда. Я еще раз восхитился, как бойко соображал этот человек.

— Но сибр нужен людям, — сказал я.

— Сибр опасен, — возразил он.

— Не настолько, насколько Вы себе представили. Просто мы привыкли думать о самом худшем. В первые полчаса мне тоже было страшно, — соврал я, — а потом мы думали об этом неделю. И я знаю: сибр нужен людям. Надо только сделать его безопасным. Это реально.

И, опережая его новые вопросы и возможное вполне естественное возмущение моим несколько ультиматитвным тоном, я передал ему наше «Обращение».

По мере того, как он читал, лицо его делалось все более мрачным, а правая рука начала странно блуждать по столу, по карманам и вокруг в поисках то ли ручки, то ли телефонной трубки, то ли — и это было бы вполне нормально — пистолета. Но Николай Степаныч был в спортивных брюках и домашней байковой рубашке, и пистолета при нем не оказалось.

Постепенно он успокоился и сказал:

— Позови-ка жену. Ей тоже полезно послушать. А Валерке передай, пусть Нина сделает нам кофе.

— Вот что, ребята, — начал Валеркин дядя, когда Ленка села в кресло и, спросив разрешения, закурила. — Вы пришли не за советом. Вы пришли поставить нас перед фактом. Позиция рискованная, но, безусловно, очень эффектная. Причем, не могу не признать: в той исключительной ситуации, в которую вы попали, у вас есть право диктовать условия. Но предупреждаю, ребята, подумайте. Хорошенько подумайте. Диктат — это очень страшная штука. И сложная. Не знаю, сдюжите ли. А все, что зависит от меня, я сделаю. Ваш вопрос будет рассмотрен на самом высоком уровне. Ждите. За вами приедут.