— Да нет же, можно дать мою кровь избранным…

— Желающим, желающим, а не избранным…

— Глупость. Это конец света…

— Все захотят жить молодыми двести лет, или сколько там, вместо того, чтобы возиться с детьми…

— Ну, положим, не все…

— Может быть, не все сразу, но вообще все.

— А забота о будущем?

— Нет никакой заботы о будущем, есть только забота о себе…

— Значит Апельсин хотел…

— Апельсин — не человек, он ничего не хотел…

— Но это же вторжение… геноцид…

— Ловко они нас!

— На очищенную от человечества планету прилетает много-много Апельсинов…

— Целый вагон. По два рубля килограмм, — встрял Угрюмый.

Но шутку никто не принял.

— Не может быть! — свистящим шепотом сказала Ленка. — Не верю. Апельсин не мог!

— Какая наивность, Малышка! — я вскочил и заходил по комнате. — Откуда нам знать, что он мог, а чего не мог. Это сибр не враждебен человеку, потому что его изобрел я. А Апельсина я не изобретал. Он сам прилетел. Он сам прилетел! Я не звал его!!.. Или звал? Ведь тогда я величайший убийца в истории человечества… Но я не звал его!!! ОН САМ ПРИЛЕТЕЛ!!!

Наверно, в этот момент Угрюмый испугался за мой рассудок.

— Хватит орать, — сказал он. — Вы можете выслушать меня спокойно?

Вопрос подействовал отрезвляюще. Я вдруг понял, что информация еще не вся.

— Никакой это не конец света, — отчеканил Угрюмый. — Вы что, совсем отупели с вашими оранжевыми мозгами? Вакцинацию-то имеет смысл делать лет в тридцать, а до тридцати, представляете, сколько можно нарожать? Пятерых безо всякого труда. Где же тут конец света? Тоже мне, могильщики человечества!

Доходило медленно. Я просто боялся поверить, что все так хорошо. У меня было ощущение, словно я только что своими глазами видел дрожащую костлявую руку, тянущуюся к пресловутой кнопке, и ничего уже нельзя было сделать, а потом вдруг, неизвестно как некий безымянный, но славный агент специальной службы перерубил в самый последний момент силовой кабель, и мир был спасен.

Однако радость улетучилась быстро. В том, что мы сделались жертвами нелепого заблуждения, а потом все прояснилось, ничего хорошего, в сущности не было. Теперь предстояло осмыслить действительное положение вещей, и Ленка первая спросила о главном:

— А сколько же все-таки будут жить эти стерильные люди?

— Сколько? — академик выдержал театральную паузу и сообщил: — Лет около ста. Независимо от возраста, в котором произведена вакцинация.

— Мало, — сказал Альтер.

— Нахал, — возмутилась Алена. — Сотня лет в молодом теле!

— Я не нахал, я бессмертный. Для бессмертного любая цифра мала.

— А от чего будет наступать смерть? — спросил я.

— От старости, — сказал Угрюмый. — Удивляетесь? От мгновенной старости. Понимаете, в ваших головах стоят регуляторы из оранжита как бы неограниченной емкости. Как они устроены, я не знаю. Причем, пересадить их никому нельзя — каждый регулятор сугубо индивидуален. А в наших головах емкость регуляторов ограничена. Оранжит берет на себя все ошибки в работе генетического аппарата, но, к сожалению, накапливает их. Этот регулятор представляет собой как бы портрет Дориана Грэя, только уничтожается он сам, автоматически. Ну, и конечно, внешнего старения, как в романе Уайлда, мы наблюдать не будем. Будет что-то вроде обширного инсульта.

— Страшно, — сказала Ленка.

— Да, — согласился Угрюмый, — это высокая цена за долгую молодость. Но, по-моему, можно заплатить и побольше.

— А мы и платим побольше, — сердито заметила Алена.

— Верно, девочки, — не спорил Угрюмый, — стерильность — вторая плата, и тоже высокая, но это — регулятор рождаемости. Иначе за восемьдесят с лишним лет половой зрелости мы расплодимся, как тараканы. А перенаселение, братцы, проблема непростая даже при полном изобилии.

— А у тебя дети есть? — вдруг агрессивно осведомилась Ленка.

— Сын, — сказал Угрюмый.

— Легко тебе рассуждать о всяких там платах-зарплатах! А у меня никогда не будет ребенка. Никогда! — крикнула она со слезами.

— Малышка! Но при чем здесь Иван? Не он же придумал Апельсин, — Альтер был, как всегда, рассудителен.

Но и Алена тоже плакала и тоже вопреки всякой логике ругала Угрюмого. Вот уж никогда бы не подумал, что для моей Малышки так важно иметь ребенка — нам с ней раньше и в голову не приходило такое.

Все как-то растерялись. Угрюмый неуклюже гладил обеих Ленок по плечам и явно пытался придумать что-то в утешение.

— Девочки, милые, — родил он, наконец, — но это же не окончательный приговор.

— Да?! — обе спросили одновременно и одновременно улыбнулись.

Они были похожи на детей, которые так легко ударяются в неудержимый рев и так же легко утешаются вдруг какой-нибудь чепухой.

— Не окончательный? — спросили они снова вместе.

От такой синхронности улыбнулся даже Угрюмый. (Третья улыбка Угрюмого, отметил я про себя).

— Ну, конечно, девочки, в медицине не бывает окончательных приговоров. А тем более, в сибромедицине. Это еще слишком молодая наука…