Голос у попугая тоже был не самый приятный, но смысл песенки все равно крайне занимательный.

Кеша замолк, продолжилось только бряцанье. Звяканье и невнятное, но явно довольное бормотание феникса. Я повернулась на правый бок и, прищурившись от яркого света, бьющего из окна, наконец разглядела, чем занимается пернатое дарование.

Дарование распотрошило мои шкатулки с драгоценностями и сейчас с видимым удовольствием копалось в извлеченном богатстве.

– Доброе утро, – улыбнулась я, глядя на увешанного побрякушками попугая.

– Да разве оно доброе? – мрачно осведомился Кеша, выбирая браслетик поменьше и пытаясь пристроить его на голову, в дополнение к уже имеющимся там двум аналогичным украшениям и едва держащемуся за хохолок колечку. – Лялька, а я, оказывается, клептоман…

– А почему я «Лялька»? – недоуменно нахмурилась я, решив задать вопрос, который интересовал меня еще со вчерашнего вечера. Вроде он не родственник, чтобы так меня называть.

– Потому что Лялька, – спокойно ответил Нурикеш, с легкой иронией глядя на меня. – Ты маленькая, хорошенькая и очень наивная. Кто ж еще? Дите…

– Ясно, – задумчиво почесала я висок и, потянувшись, сползла с постели. – И ты не клептоман. Ты просто в таком теле сейчас… Это оттуда же, откуда и симпатия к самкам попугая.

– Именно поэтому я сейчас тащу все, что блестит? – едко поинтересовался Айнир Нурикеш. – За-а-амечательно! В былое время, когда на всякие цацки денег было море, плюс увесистый сундучок родовых драгоценностей, я не испытывал к украшениям такой трепетной тяги! И я – это я!

– Ну, если судить по твоему рассказу, важно не столько тело, сколько то, что тебя прежнего в нем – всего лишь десять процентов, – грустно улыбнулась я и, подойдя, аккуратно стянула с попугая сначала кольцо, а потом и браслеты, оставив лишь один, из красного золота, который красиво смотрелся на багрово-черном оперении феникса. – Меня вот в виде змеи тоже на мышек, птенчиков да ящерок тянет. Но так как сознание все же мое, инстинктам я не поддаюсь, а оголодать до состояния «съем даже это» мне, слава создателю, еще не приходилось.

– Я все понимаю, – нахохлился птиц и стянул с лапы еще одно кольцо. – Но легче от осознания природы собственной тупости не становится. Проверенные ментальные тренировки не помогают. Вообще ничего не помогает! А хуже всего то, что я почти ощущаю, как скатываюсь все дальше.

– Закономерно. – Я осторожно погладила загрустившую птичку по крылу.

– Нельзя долго находиться в пернатом виде, а я превысил любой лимит. – Нурикеш встряхнулся, взмахнул перьями и, повертевшись, наигранно бодро попросил: – Сними с меня все это, а? А то самому долго.

– Ну ты и увешался! – восхитилась я, снимая драгоценности отовсюду.

– Сам не заметил, – вздохнул Нурикеш. – Говорю же: деградация. Хотя куда тут дальше деградировать – непонятно.

– А ты милый… такой, – неожиданно призналась я.

– Значит, когда восстановлюсь – не понравлюсь, – хмыкнул попугай, покосившись на меня ярким зеленым глазом. – Айнира Нурикеша милым не называли даже трепетно влюбленные в него барышни. Все больше козлом. Потом, правда.

– Как понимаю, потому что Айнир Нурикеш и был именно таким, – невозмутимо кивнула я и рассмеялась. – Ты же феникс, я примерно представляю, каким эгоистичным и самовлюбленным созданием являлся ты в расцвете своей силы. Все вы… такие.

– Все мужчины такие. И раса тут не является решающим фактором.

– Какой ты самокритичный!

– Я прискорбно здравомыслящий, – парировал Нурикеш.

– Кстати, по поводу здравомыслия… Что у тебя за песенки с утра пораньше такие специфические?

– Не знаю. – Кешка открыл коготками крышку одной из шкатулок и начал складывать туда украшения. – Просто вспомнилось… Это студенческая песенка была, одной веселой в то время компании.

– И что стало с той компанией? – заинтересовалась я и, последовав примеру пернатого, тоже начала убирать побрякушки.

– Много будешь знать… и так далее, – фыркнул Нурикеш и перелетел на подоконник. – Я пока разомнусь. К обеду буду. А тебе к родне еще.

– Ага… – Это я сказала уже пустому окну.

Все же, наверное, это очень невыносимо – помнить, чего лишился, и не иметь возможности вернуть все обратно.

Быть фениксом, одним из самых знатных и сильных, быть великим. А теперь существовал серьезный риск умереть безмозглой курицей. Точнее, попугаем.

Страшно.

День промелькнул как-то быстро и суетливо. Вещи были собраны. Кеша питался где-то на кухне, как обычно расточая комплименты девушкам. Делал он это, кажется, так же естественно, как и дышал. Это… было для него обязательным нюансом в общении с прекрасным полом. Притом, надо отдать этому в прошлом явно бабнику должное, получалось у него все ненавязчиво и правдиво, что ли. Во всяком случае ему верили и, соответственно, таяли.

А я сидела в саду, на памятной лавочке, там, где мы в свое время познакомились с Инеем, и, обхватив коленки руками, думала. Одета была на сей раз в просторное платье из плотной материи цвета аквамарина. Однажды он сказал, что у меня аквамариновые глаза… и как-то незаметно гардероб обогатился нарядами этого цвета.