Шрифт:
— Готов, — отчеканил дворецкий, поклонившись господам.
— Хорошо, сейчас мы с Вами, Александр Сергеевич, отобедаем, в том зале столовая…
Они ещё прошли молча по залу, немного погодя хозяин поведал:
— Да, это мастера кисти и холста прошлые. А вот есть у меня современый, сейчас… — сказал Шепелев, подошел к столику и достал из лежащего на нем альбома несколько рисунков. — Посмотрите, каково! — открыл альбом. — Самородок выксунский! Да сын ещё крепостного.
— Бывший? — понравилось Пушкину.
— Да. Его отцу Максиму Перфильевичу покойный Иван Родионович за талант и радения вольную дал со всеми его домочадцами. И сделал управляющим Выксунскими заводами. Но, к сожалению, он рано помер. Вот сынок тоже талант, глядите, подает надежды?
— И кто это? — поинтересовался Пушкин рассматривая пейзажи.
— Алеша Горностаев… Да, кстати, был у меня соличный литератор Свиньин в начале двадцатых, году в двадцать третьем, помнится… Кстати, а сами Вы с ним не имеете честь быть знакомы?
— А как же! — знал Пушкин. — Павел Петрович, знаком, как же, — усмехнулся Александр Сергеевич. — Уж русский жук ещё тот…
— Какой жук? — не понял шутки Шепелев.
— Из моей прошлогодней эпиграммы, — пояснил поэт и прочитал:
Мое собранье насекомых Открыто для моих знакомых: Ну что за пестрая семья! НеЗа ними где не рылся я!..Ну и там разные сравнения, а русский жук — это между нами, литераторами — соврать, что в воду плюнуть. Натура такая литературная…
Куда их много набралось! Опрятно за стеклом и в рамах Они, пронзенные насквозь, Рядком торчат на эпиграммах…Вот Павел Петрович тоже приколот… Умеет, знаете ли, описывать места в которых никогда не бывал.
— Но, здесь-то был! — развел руками Дмитрий Дмитриевич.
— Здесь был… наверно… — усмехнулся Пушкин. — А в Бессарабии как-то на ярмарке приняли его за ревизора, да все почести по этому поводу оказали, а он ещё к дочери губернатора сватался.
— Да-а, — понравился Шепелеву рассказ. — Прямо сюжет какой-нибудь пьесы.
— Колоритный персонаж, — согласился Пушкин. — В этом году избран членом Академии Художеств, знаете?.. А у еще Сомова, кажется, про Павла Петровича есть стишок, на сколько помню, э-ээ:
Хвала, неукротимый лгун, Свиньин неугомонный, Бумаги дерзостный пачкун Чужим живиться склонный! Писатель, химик, астроном И дипломатик славный, Художник, врач и эконом, Во всем нулю лишь равный.И засмеялся Пушкин вместе с Шепелевым.
— А, кстати, Павел Петрович со мной в далеке в родстве, — добавил.
— Мир тесен! — ответил Шепелев. — И вот… Алеша Горностаев… — вернулся к альбому, — Показал я Павлу Петровичу эти рисунки, вот он взялся продвинуть Алешу в столице. Сейчас он в Царском селе пишет.
— Правда? — удивился Пушкин. — Но, на сколько я знаю, у Свиньина дела не важны сейчас. Вот и Отечественные записки закрылись. И будут ли еще выходить, Богу весть…
— Ну, в любом случае, будете в Царском Селе — непременно поинтересуйтесь…
— Непременно, — заверил Александр Сергеевич, давно ощущая неудобство в животе, и нетерпеливо ожидая окончания шепелевского экскурса, и скромно спросил:
— А-а… куда у Вас здесь цари пешком ходят?..
Обедали за большим длинным столом друг против друга. За открытой дверью суетились несколько человек обслуги, которые время от времени подходили сменить блюда или налить вина.
— У Вас есть любимые блюда? — поинтересовался хозяин у гостя.
— Есть, — с иронией ответил поэт, наслаждаясь видом сервированного стола. — Картошка по пушкински.
— Извольте… — Шепелев жестами руководил слугой с бутылкой вина.
— Да, просто все, — в нетерпении, что живот свело, говорил Пушкин. — Картошка варится в мундире, после чистится, и в постном масле обжаривается…
— Прелесть… Бургунское, — видя нетерпение Пушкина, хозяин уже поднял бокал. — Я, право, по службе к пиву привык, но этикет обязывает почитать вино…