— И темно-синий, и серый, и светлый шерстяной, — сказала Клод. — А насчет двух лет подготовки — чистая правда. К таким выставкам всегда приходится готовиться долго. Сколько времени уходит, пока получишь согласие всех инстанций. А сколько его уходит на уговоры владельцев картин! Мы выставим сорок семь картин, и все замечательные! Возьми еще две пары фланелевых брюк, Мотек, и блейзер.

— Да не войдет все это в один чемодан! И когда он будет все это носить? Владельцы картин и хозяева частных собраний не оплачивают, конечно, ни их перевозку, ни их страховку. Это берет на себя Пти Пале. Чаще всего картины поступают к нам очень поздно, недели за две до открытия. Вечно одна и та же история. Это уже третья выставка, которую мы устраиваем в Пале.

— Но теперь время нас подгоняет, и дел у нас выше головы, — сказала Клод. — Не забывайте — шестого сентября! Сегодня у нас двадцать восьмое июля, так что придется потрудиться и в воскресные дни.

— Да, об отдыхе и разных развлечениях придется позабыть напрочь, малыш. Пока что все картины в запаснике, они должны храниться при определенной влажности воздуха и строго определенной температуре. Сорок процентов влажности и плюс восемнадцать градусов. Там же, в отдельной комнате запасника, Клод будет фотографировать их — для каталога. И джинсы. Все его джинсы тоже сюда! А когда снимки будут готовы, для нее начнется настоящая работа!»

«Толково все это Серж придумал, — размышлял Филипп. — Сейчас надо занять Клод важным делом. Так ей будет легче отвлечься от мыслей о случившемся в Конго. Меньше будет думать об этом. И очень хорошо, что я им тоже пригожусь, что в этом деле я не буду третьим лишним». Он чувствовал прилив сил, выслушивая подробный рассказ о том, по какому тщательно разработанному плану работает Серж в Пти Пале, потому что экспозиция в самом музее по-прежнему открыта, и он ни в коем случае не должен доставлять служащим выставочных залов лишних хлопот. Для выставки Магритта музей предоставил несколько залов — вот там они полные хозяева.

— Как видишь, у нас забот полон рот, — сказал Серж, закрывая на замочек туго набитый чемодан.

Когда они вышли из отеля, Серж нес чемодан, а Филипп с Клод — переброшенные через руки костюмы. Портье улыбались им вслед, а кое-кто из гостей предложил даже свою помощь.

— Не то это великий исход, не то мы бежим от кого-то, сломя голову, — пошутил Серж. — А они все донельзя довольны, что мы, наконец, сматываемся.

— Неправда! — возмутилась Клод. — Мы всем нравимся — вид у нас приличный, и мы всем улыбаемся.

Швейцар в ливрее услужливо открыл перед ними дверь, а когда им пришлось пройти немного пешком от места, где они оставили машину, до подъезда дома Клод, они заметили, что прохожие оглядываются на них с любопытством.

Потом они поднялись на старом, дребезжащем лифте на пятый этаж, и в круглой синей прихожей Клод сказала:

— Все в спальню, ребята! В моем стенном шкафу места хватит.

Они поставили чемодан на пол в спальне, стены которой были оклеены кремового цвета обоями, а костюмы разложили на кремовом покрывале постели; Клод распахнула обе створки шкафа, закрывавшего всю стену. Разложить и развесить вещи Филиппа заняло не много времени.

— Теперь нам положено выпить, — сказала Клод. — А то я умираю от жажды. — Она стояла перед открытой дверью на балкон в тени от шторы.

Серж посмотрел на часы.

— Мне нужно в Пти Пале. Желаю приятно провести вечер.

— Еще стаканчик, Серж!

— Нет, я действительно спешу, дорогая. Сегодня прибывают последние картины Магритта, надо быть при том, как их распакуют!

Клод обняла и поцеловала Сержа, а он, обняв на прощанье Филиппа, быстро пошел к двери. Они смотрели вслед этому высокому узколицему мужчине с мягкой пружинистой походкой лесного зверя и короткими, слегка вьющимися волосами.

Она пошла на кухню, сняла с полки какую-то бутылку, налила ее содержимое в два высоких стакана и бросила туда же несколько кубиков льда. Когда она долила в стаканы воды, жидкость в них стала мутновато-желтой.

— Что это? — спросил Филипп.

— Пастис, — она пошла в просторную гостиную с белым мраморным полом. Села на диванчик у окна на балкон, сняла туфли и положила ноги на черную стеклянную поверхность чайного столика. Филипп устроился в одном из мягких кресел, стоявших по обе стороны от камина, и оба выпили.

Уже не в первый раз ему почудилось, будто маленькая девочка с портрета, висевшего над камином, не сводит с него взгляда своих огромных черных глаз. Над головой ребенка, который в другой жизни был матерью Клод, над ее черными распущенными волосами в синем небе парил почему-то красный ослик. Он поставил стакан на пол.

— Что с тобой, дорогой?

— Серж, — сказал он. — Я думаю о Серже.

— У него теперь есть мы оба. Он счастлив, поверь мне!

— Но не так счастлив, как мы.