Такими действиями польская полиция хотела «утихомирить» радикалов, однако вызывала лишь ещё большую ненависть, причем ненависть ослепляющую.

В 1930-х гг. оуновцы вели террор не только против польского режима, но и против тех украинцев, которых лидеры ОУН могли посчитать врагами украинского народа: в том числе «москвофи-лов», и «советофилов». Именно против украинцев, кого националисты считали «национал-предателями», было направлено большинство убийств ОУН.

Боевики ОУН убили украинского писателя Сидора Твер-дохлеба, бывшего известным сторонником автономии Запад-

ной Украины в составе Польши, приверженцем идеи украинско-польского компромисса. В 1934 году националисты убили известного украинского педагога и просветителя, директора Академической гимназии во Львове Ивана Бабия, являвшегося противником ОУН.

Оуновцами был убит также польский политик Тадеуш Голув-ко, активный сторонник украинско-польского компромисса.

Применялась и тактика запугивания.

Все это в очередной раз раскрывает тоталитарный характер ОУН. Националисты действовали по принципу: «Кто не с нами, тот против нас».

Известен и целый ряд экспроприаций, то есть грабежей, осуществленных боевиками ОУН.

Такая разносторонняя активность к середине 1930-х гг. вызывала недовольство украинских общественных и политических деятелей. Как пишет Орест Субтельный, «Еще более обескураживающим обстоятельством стала растущая критика ОУН со стороны самих же украинцев. Родители негодовали по поводу того, что организация вовлекает их детей, неопытных подростков, в опасную деятельность, нередко заканчивающуюся трагически. Общественные, культурные, молодежные организации были выведены из терпения постоянными попытками ОУН оседлать их. Легальные политические партии обвиняли интегральных националистов в том, что своей деятельностью они дают повод правительству ограничивать легальную активность украинцев. Наконец, митрополит [Украинской Греко-католической Церкви] Андрей Шептицкий резко осудил “аморальность” ОУН. Эти обвинения и ответные упреки были отражением растущей напряженности в отношениях поколений — отцов, легально развивающих “органический сектор”, и детей, борющихся в революционном подполье» [34] .

Поэтому активность националистов ограничивалась.

Однако, в 1938 г. международная обстановка стала накаляться, настроения народа радикализироваться, но немаловажно и то, что отношения между Абвером и ОУН вновь улучшились.

Но идя на союз с теми или иными силами, представители ОУН оставляли за собой свободу действий, что наиболее ярко в довоенный период прослеживается на примере событий кризиса 1938–1939 гг. в Закарпатье.

Закарпатье — регион, значительно отличающийся по экономическим, культурным и политическим особенностям как от Западной, так и от Восточной Украины. В период между Первой и Второй мировыми войнами Карпатская Украина входила в состав Чехословакии.

Вхождение Закарпатья в Чехословакию было добровольным и прошло по довольно оригинальной схеме: в результате соглашения, подписанного в ноябре 1918 г. в Скрэнтоне, штат Пенсильвания, США, лидерами Чехии и эмигрантами из Закарпатья. Потом властями был проведён плебисцит, по которому большинство проголосовавших высказалось за присоединение к новоизданному государству западных славян.

И местным жителям не пришлось разочароваться в своём выборе. Украинцам здесь жилось гораздо спокойнее и свободнее, чем их собратьям в Польше, Румынии или, тем более, Советском Союзе.

В 1920-1930-х гг. Чехословакия твердо держалась демократии, хотя и была окружена диктатурами или вообще фашистскими режимами.

Национальный вопрос был решен либерально, без попыток ассимилировать местных жителей. На протяжении всего межвоенного времени Прикарпатская Русь была реципиентом. В этот довольно бедный регион Прага вкладывала больше средств, чем собирала в Закарпатье налогов.

Показательно, что в 1943–1950 гг. население этой территории не поддерживало Украинскую повстанческую армию.

ОУН и украинские националисты имели в этом регионе незначительное влияние — объяснялось это наличием широких прорусских и даже просоветских настроений. Кроме того, многие закарпатские украинцы, — или, как их еще называют, русины, карпато-россы, мадьяророссы, угророссы — себя украинцами не считают, имея для этого веские основания. Русинский язык сильно отличается от любых диалектов украинского. Даже сейчас, после шестидесяти лет интенсивной украинизации и русификации, когда жители Закарпатской области общаются между собой, их речь не понимают ни галичане, ни русифицированные «схидняки».

Понимая ситуацию вокруг, украинцы Закарпатья жили довольно смирно, о независимости не мечтали, а помышляли о национальной автономии. Но решение этого вопроса Прага затягивала, в том числе потому, что вопрос упирался в языковую проблему: несколько диалектов русинского языка сложно было привести «к общему знаменателю»..

В конце 1938 г. ситуация в Чехословакии дестабилизировалась, что было следствием отторжения от неё ряда территорий по Мюнхенскому договору. Видя ослабление центральной власти, лидеры всех трех закарпатских течений — украинофи-лы, русофилы и русины, подчеркивающие самобытность Закарпатья, — объединились и потребовали автономии. 11 октября 1938 г. Закарпатье получило долгожданное самоуправление.