При проведении учета населения точно установить, где находится тот или иной гражданин или гражданка. Родственников тех лиц, которых не будет установлено точное местонахождения, предупредить под расписку, что если эти лица не явятся в органы советской власти, то они будут считаться участниками банд и к их родственникам будут применены репрессии, вплоть до ареста и выселения.

В приказах также указать, что гражданин, знающий, где укрываются бандитские группы или отдельные бандиты, или знающий, что у кого либо из граждан ночевал или скрывался бандит, обязан сообщить об этом органам советской власти, в противном случае он будет считаться соучастником бандитов, с вытекающими отсюда последствиями.

Этим же приказом установить в каждом селе такой порядок, который бы закрыл для бандитов каждое село и каждый дом» [408] .

Иными словами: «Не стал Павликом Морозовым — отправляйся в Сибирь!» Или по-другому: «Убили лихие люди твоего родственника, а тело спрятали — собирай вещи!».

Но и на самом деле, после проведения переписи повстанцам и оуновцам стало значительно сложнее перемещаться по территории Украины — а этого требовала логика партизанской войны и подпольной работы. Приходилось подделывать документы, что, понятно, не всегда получалось профессионально.

Это же постановление 10 января 1945 г. предписывало «Назначить в селах и поселках уполномоченных участков и деся-тихатских, которым вменить в обязанность следить за соблюдением установленного порядка и принимать необходимые меры к нарушителям, а также сообщать органам советской власти, кто из населения куда отлучается, кто предоставляет ночлег бандитам, снабжает их продовольствием и оказывает другие услуги» [409] .

Эти «десятихатники» часто оказывались между молотом и наковальней. Если крестьянин отказывался быть таковым, то его начинали подозревать в помощи УПА. В случае, если он соглашался, его дом в одну прекрасную ночь мог сгореть вместе с обитателями.

Действенным способом борьбы с повстанцами были депортации членов семей участников ОУН и УПА. Высылки начались сразу же после возвращения коммунистов в Украину. Собственно говоря, этому виду репрессий подвергалось и население других территорий СССР в 1943–1945 гг. — в основном под предлогом сотрудничества с немцами, или также за повстанческую деятельность (например, в Чечне, Ингушетии, Крыму, Кабардино-Балкарии, Калмыкии и других регионах). В тех областях, где шла антисоветская партизанская война, этот вид репрессий приобрел особые масштабы.

В 1944–1946 гг. из семи западноукраинских областей было выслано [410] :

В октябре 1947 года было выселено еще 26 332 семьи, в которых насчитывалось 77 791 человек (18 866 мужчин, 35 441 женщин и 22 279 детей).

Весной 1949 г. идет очередная массовая волна депортаций.

Выселение членов семей ОУН и УПА больше всего ударяло по подполью ОУН, существовавшего в условиях строжайшей конспирации. Из-за внезапного исчезновения целых партийных ячеек между различными структурами ОУН прерывалась связь, а оставшиеся на месте участники подполья могли стать более легкой добычей провокаторов НКВД — МГБ.

На 1950 г. численность бойцов УПА, оуновского подполья и членов их семей, высланных на спецпоселения, достигла 171,5 тыс. человек [411] .

Воевавший в Западной Украине Николай Перекрест вспоминает: «Власть показала, что будет с твоими близкими, если ты “уйдешь в лес”. Семьи бандпособников стали выселять в Сибирь. Мне довелось видеть, как это происходило зимой 1946 г., когда наша часть стояла в городе Куты. Метель, снег по пояс, машины не могли пройти… Людей везли на подводах, гнали пешими. Плач стоял. Тяжелое зрелище…» [412] .

Условия депортации были таковы, что многие депортированные умирали либо при переезде на тысячи километров от своего дома, либо уже на месте, где их нередко «вселяли» в голую степь или глухую тайгу…

Насильственная ликвидация в 1946 г. Украинской греко-католической церкви («руки Ватикана»), и перевод её приходов в подчинение РПЦ («руки Москвы») был крайне болезненно воспринят населением Галиции. С точки зрения именно борьбы с УПА этот шаг был скорее контрпродуктивен, хотя, возможно, и был положительно воспринят частью православных верующих в остальной части Украины и в России, и, не исключено, что даже рядом эмигрантов.

Украинские крестьяне сочувствовали повстанцам и вступали в их ряды, в том числе из-за ненависти к приходящей колхозной системе. Собственно, колхозы ненавидели крестьяне всего Советского Союза. Слухи о «преимуществах коллективного ведения хозяйства» стали очень действенной помощью повстанческой пропаганде. Но, с другой стороны, коллективизация существенно помогла советской власти в борьбе с ОУН.

Диссидент Дмитрий Квецко высказал в 1970-х гг. своему солагернику Михаилу Хейфецу следующее мнение: «Без колхозов большевики никогда не победили бы партизан… Ни танки, ни самолеты, ничто бы им не помогло. Все равно наши бы устояли. Но ведь надо кормить людей. А в колхозах ничего не росло, урожая не получалось, начался голод — и с партизанами покончили. Люди бы и рады им дать, да нечего — свои семьи и те не знали, чем прокормить. Не стало продовольствия — не стало Сопротивления. Сталин понимал, что делал, когда колхозы вводил повсюду. Страна голодная — страна покорная» [413] .