…В каждой украинской хате должны быть портреты: Т. Шевченко, Н. Михновского, С. Петлюры, Е. Коновальца, С. Бандеры, Украинский флаг и герб. Кроме того, на стене написанный декалог, на столе украшенный вышивками “Кобзарь” Т. Шевченко» [118] .

Получалось, что актуальными лозунгом для оуновцев могли бы стать: «Заменим портрет Пушкина портретом Бандеры!» и «Список героев — в каждой деревне!».

Читатель может судить самостоятельно, сколько во всем этом было «граммов тоталитаризма»…

А вот продолжение описания ситуации в Каменец-подоль-ской области: «Молодежь тут политически подготовленная, но воспитана в коммунистическом материалистическом духе, и тяжело её сразу перевоспитать. Все же есть единицы, которые на самом деле хотят работать для дела. Насквозь пропитаны материалистическим мировоззрением, не только в философском, но и в жизненном значении, это чувствуется на каждом шагу. Довольно сильно отличается друг от друга молодежь села и городская молодежь. В общем, дает себя знать сильный антагонизм между городом и селом. На селе здоровее и сознательнее элемент.

Женщины в этой области представляются очень плохо. Обычно женщины тут в большинстве ни о чем другом не думают, кроме как о гулянье и хорошей одежде. Следует сказать, что морали тут, собственно, нет никакой» [119] .

С момента ухода в подполье члены ОУН обеих фракций начали интенсивный сбор оружия, фактически означавший начало подготовки к повстанческой партизанской борьбе [120] .

Но готовились к войне порознь — отношения между различными группами националистов были напряженными.

Например, в конце августа 1941 г. в Житомире террорист, очевидно, бандеровец, убил двух членов Провода ОУН(м) — Емельяна Сеника и Николая Сциборского. Правая украинская общественность была возмущена этим событием, а сам Андрей Мельник заявил, что бандеровцы выполняли приказ Москвы.

Действительно, бандеровские методы в чем-то напоминали сталинские. До того, как немцы начали расстреливать членов ОУН(б), бандеровцы сами готовы были расстреливать своих конкурентов.

Например, на Станиславщине «они не только вмешивались в дела созданных до их появления органов местного самоуправления, но и приступили к сведению счетов со своими политическими противниками. Для этого, как вспоминает общественный деятель В. Яшан, создавались тайные суды: “Эти суды, — пишет он, — проходили очень тайно, но глухие вести о них стали шириться во второй половине августа. Приговоры выдавали без прослушивания и без ведома обвиняемых, заочно, за проступки, которые в их (бандеровском. — А.Г.) понимании подлежали наказанию. В том числе они засудили 450 человек на смертную казнь — очевидно, никого из них не прослушали, никому из них не вручили приговоров”. По словам указанного автора, некоторые из осужденных были спасены немцами, так как шеф Станиславского гестапо Крюгер сам “арестовывал членов организации и тех судил”» [121] .

В общем, можно сказать, что отчасти немецкий террор на время «сбил» бандеровский радикализм, который поначалу был очень велик.

Как отмечал 18 августа 1941 г. начальник Полиции безопасности и СД в Берлине в своем донесении о развитии ситуации в Украине, «Украинская милиция (которую организовали бан-деровцы. — А. Г.) не перестаёт осквернять, издеваться, убивать. Украинские бургомистры и коменданты милиции привлечены (немцами, то есть СД и жандармерией. — А. Г.) к ответственности за враждебные немцам высказывания, неисполнения немецких приказаний, разрывание немецких паспортов. Поляки приравнены (созданной бандеровцами милицией. — А. Г.) к евреям и от них добиваются ношения повязок на рукавах. Во многих городах украинская милиция создала такие подразделения, как “Украинская служба безопасности”, “Украинское гестапо” и т. п. Местные и полевые коменданты (немецкие. — А. Г.) частично разоружают милицию… Из Львова доставляются плакаты, содержание которых гласит, что под проводом ОУН должна возникнуть “Свободная и независимая Украина” с девизом “Украина — украинцам”» [122] .

Нацисты показали оуновцам, что на самом деле Украина — для немцев.

У мельниковцев же поначалу отношения с немцами складывались несколько по-другому, чем у их радикальных коллег.

Представители ОУН (м) смогли до декабря 1941 г. находиться в состоянии «не войны» с Германией. Во-первых, их было меньше, они не имели столь эффективной организационной сети и конспирации, как бандеровцы, были менее активны, — но все же попытались наладить пропагандистскую деятельность. При этом представителям оккупационной администрации, а также Адольфу Гитлеру постоянно посылались письма с выражением лояльности, благодарности, признательности и готовности к сотрудничеству.

При этом мельниковцы также пытались вести некое подобие государственного строительства, хотя и не так топорно. Летом 1941 г. ОУН(м) создала во Львове Украинский национальный совет (УНС, первоначально «Совет сеньоров»), на Буковине — Буковинско-бессарабский совет, а 5 октября 1941 г. в Киеве — Украинский национальный совет (УНС) [123] . Все эти структуры не имели никакой политической власти. Однако, гитлеровский режим не мог долгое время терпеть даже такие шаги, поэтому к концу 1941, началу 1942 года отношения между ОУН(м) и Берлином вылись в террор со стороны СД и гестапо, правда, менее интенсивный, чем террор против ОУН(б).

Уже к концу октября 1941 года УНС в Киеве ушел в подполье, а вскоре после этого самораспустился. Большинство его членов в начале 1942 г. было расстреляно в печально известном Бабьем Яру.

3 марта 1942 г. был распущен Украинский национальный совет во Львове, аналогичная судьба постигла и Буковинско-бесса-рабский совет.

К концу 1943 г. ОУН(м) все более переходила к осторожной антинемецкой пропаганде, при этом твердо придерживаясь курса на коллаборационизм. Из-за излишне смелых, с точки зрения гитлеровцев, высказываний подчиненных Проводника, 28 февраля 1944 г. Андрей Мельник, живший в Берлине легально, был арестован СД и отправлен в «элитный» концлагерь Заксенхаузен. Элитным этот концлагерь был вовсе не потому, что условия содержания в этой узнице были санаторно-курортными: половина прошедших сквозь него заключённых была уничтожена или погибла [124] . Дело в том, что в нём в специальном блоке содержались высокопоставленные узники со всей Европы, многие из которых после войны стали известными политиками. В Заксенхаузене ко времени «прибытия» Мельника уже находились лидеры ОУН(б) Степан Бандера и Ярослав Стецко, а также украинский партизанский командир, национал-демократ Тарас Бульба-Боровец. Интересно, что соратники-соперники Бандера и Мельник оказались в соседних бараках и, надышав на стёкла окон своих камер, вели своеобразную переписку. В частности, Мельник сообщил Бандере, кто из ближайших соратников бескомпромиссного националиста-революционера остался в живых.