Мы прощаемся, пообещав друг другу скоро встретиться в Германии, и я отправляюсь дальше на юг, в сторону Англии. Шестую годовщину своего марша отмечаю в графстве Линкольншир, в странной атмосфере старенького бара в Слифорде. Склонившись над огромной тарелкой хаггиса [83] , из полумрака обитого темными деревянными панелями заведения я наблюдаю, как дождь моросит по брусчатке мостовой. Неподалеку отсюда стоит Линкольнский замок, почти тысячу лет служивший дворцом правосудия и тюрьмой. Должно быть, там до сих пор живут привидения… Я любопытствую: «А это точно старинный паб?» Хозяин с гордостью подбоченивается: «1672 года, сэр». Потом прибавляет: «Вы можете здесь переночевать. Но я должен кое-что сказать…» Понизив голос, он по секрету сообщает мне, что в его заведении тоже обитают привидения. Одно из них — Алиса, другого зовут Эрнест, и он был мясником, который в 1926 году погиб при загадочных обстоятельствах. «Иногда на кухне слышно, как кто-то роняет нож… Он ищет свои кухонные принадлежности, сэр… Но мы не обращаем на это внимания! Они оба безобидные ребята!»

Англия любит своих призраков, будто родных, и они, без сомнения, являются частью этой дивной страны, чья история полна загадок и магии. Я обожаю здешних жителей, которые искренне верят в призраков, колдовство и тайны. Они сохранили в себе неподдельную детскость, сияющую и вечную, которая всегда оберегала и будет оберегать их от циничности и издевок.

Я шагаю по сельской местности, везде встречая на своем пути милые домики в нормандском стиле, и наконец достигаю берегов извилистой Темзы. Дэвид Притчард радушно встречает меня в своем пестром, шумном квартале. Мы с ним познакомились три года назад в Малави, куда он приезжал на сафари. В его родном лондонском квартале причудливо смешались все национальности и народы мира. Я восхищенно говорю Дэвиду: «Ничего себе, как вас тут оккупировали!» А он отвечает с типично британской холодностью: «Верно. Сначала мы завоевывали мир. А теперь мир колонизирует нас».

Из Дувра по Ламаншу перебираюсь в Кале и пересекаю в самом начале сентября границу Бельгии. Здесь повсюду в деревнях, расположенных в залитых речной водой долинах, сушатся на солнце всевозможные вещи: мебель, ковры и разная домашняя утварь. Причем сушатся прямо на лужайках перед домами… Страна только что пережила ужасные наводнения, каких не случалось уже сотню лет, и разговоры о причиненном ущербе — главная тема для обсуждений в каждой придорожной таверне. Под шум, смех, шутки и прибаутки неспешно течет здесь жизнь пышной, изобильной и стремительно развивающейся Европы. А я чувствую себя здесь на удивление свободно и раскованно: мне больше не приходится переживать культурный шок. Вдали от всякой экзотики я предоставлен самому себе и своим мыслям. Я занимаюсь самокопанием. Несколько недель тому назад в Линкольне я перешагнул символический экватор своего путешествия, впереди еще шесть лет пути, мне предстоит прошагать половину планеты. И я уже начинаю спешить домой. Люси, с которой я разговариваю теперь почти каждый день, сгорает от нетерпения… Мы с ней перестали искать скрытый смысл в моем путешествии. Мы просто живем, вот и все. Однако недавно на сайт, где отслеживается мое путешествие, пришло сообщение, которое заставило меня вздрогнуть: «Я не понимаю, зачем нужно идти пешком по миру. Разве что для того, чтобы износить побольше ботинок». Какая-то дамочка недоумевала, негодовала и брызгала ядовитой слюной. Я бы хотел ответить ей: ну давай, мамзель, попробуй-ка сама! Доставай из своих закромов десяток пар обуви и начинай их истаптывать, изнашивать, глядя, какой красивый мир тебя окружает. Отправляйся на удивительную встречу с собственным «я» и возвращайся с уймой сокровищ! Открой для себя мир с новой точки зрения, переживи расставание с теми, кого любишь и видишь каждый день. Не надо болтать об уважении к другим. Гораздо важнее понять, что прежде всего нужно уважать самого себя…

В кафе неподалеку от Брюсселя я собирался отправить этот ответ Люси, как вдруг получил от нее срочное сообщение. И хотя мы с ней говорили только вчера, но…

Я открыл письмо.

Мой отец умер.

Это произошло вчера вечером, 10 сентября 2006 года.

Время остановилось. Той ночью я очень долго не мог собраться с мыслями, лежа в палатке и не чувствуя ни звуков, ни запахов, ни пробирающего насквозь холода. Я вернулся обратно к дороге, ничего не видя в густом тумане, и сам для себя абсолютно потерянный. Длинные баржи на канале Виллебрук, который связывает Брюссель с Шельдой, напоминали тонкие серебристые стрелы. Подъемный мост искрился золотом в лучах солнца. Я вспомнил, как однажды отец рассказал мне историю: случайный прохожий предсказал ему, что его сын однажды перейдет земной шар — как будто пройдет по золотому мосту. Сегодня, далеко в Канаде, мама положит останки моего отца в землю… А меня не покидает странное чувство, что сейчас он шагает рядом со мной. Я помню, что всего год назад говорил с ним из Александрии, это был наш последний разговор. «Мне недолго осталось, — сказал тогда отец. — И когда это случится, я не хочу, чтобы ты возвращался ради каких-то моих костей. Продолжай идти! А я наконец смогу к тебе присоединиться. Я ведь всегда мечтал именно об этом, а не о том, чтобы гнить тут на больничной койке…»

И вот теперь я взял своего отца и повел за собой, в сторону Голландии. Я говорил с ним точно так же, как мой сын разговаривал со мной на дорогах Шотландии. Твое здоровье, отец! Мы с тобой ничего друг другу не сказали, но я знаю, что между нами нет никаких запретных тем, и моя внутренняя свобода стала твоей.

За тебя, отец!

— Почему немцы меня невзлюбили?

— Не бери в голову! Они тебя просто не замечают, ты же знаешь. Просто не замечают!..

В тесном кафе в самом центре Ильцена в Нижней Саксонии мы вместе с Терри поджидаем, когда откроются магазины. Мы познакомились только вчера в зальчике центра для нищих и бездомных. Он читал роман Томаса Манна, я только не разобрал, какой именно. С тех пор как я попал в Германию, мне часто приходилось ночевать в этих чистеньких центрах, которые организованы по принципу семейных пансионов. В госпиталях, у пожарных или в полицейских участках меня прогоняли, потому что у них не было возможности оказать мне посильную помощь.

— Сейчас осень, понимаешь, — Терри будто бы извиняется на тот случай, если я сочту его сограждан негостеприимными чурбанами. — Люди рано возвращаются с работы и уже не выходят никуда. А если бы ты попался им на глаза, они обязательно пригласили бы тебя в дом…

Этот удивительный маленький человек с утонченными манерами все время прячет под всклокоченной бородкой меланхолическую улыбку. Я так и не решился узнать, откуда он, его застенчивость не позволяет задавать вопросы частного характера. Единственное, что удалось выяснить, — он немало путешествовал, поскольку умудрился детально расписать мне особенности системы социального обеспечения, позволяющей ему выживать. К примеру, в США нет единой государственной системы помощи бездомным, зато такие структуры есть в каждом штате и городе. Здесь же все наоборот: бродягами занимаются соответствующие компетентные службы.