– Вот еще! Займитесь лучше Треусовым, ему Стелла годами отравляла жизнь! Или Ликой, которая себе на уме. Послушайте, она просто чудовище, эта «таежная барышня»! – распалилась госпожа Эрман. – Она оказывает на мужчин… болезненное, пагубное влияние. Наверное, научилась всяким психологическим трюкам от дальневосточных шаманов и теперь пользуется… в своих целях. Ростовцев прилип к ней, как банный лист: на собственной помолвке глаз не сводил с чужой бабы! Разве это нормально? А Треусов, который с трудом сходится с женщинами, так и впился в провинциальную девицу… Сложилось впечатление, что изысканное застолье, дорогое кольцо с бриллиантом и прочие сюрпризы служили экстравагантным фоном именно для этого неестественного ухаживания. Чтобы нервы пощекотать себе и… другим! А вместо щекотки получилось чуть ли не сдирание кожи живьем – такая разновидность средневековой пытки. Знаете, в древнем Китае зрелища истязаний использовали как усиливающие сексуальное возбуждение. Этакая «утонченная» эротика в восточном стиле. – На губах госпожи Эрман появилась саркастическая улыбка. – Странно, что пострадала Стелла. Вот если бы Лику отравили, я бы не удивилась. Такие женщины плохо кончают!

– Простите за любопытство… а зачем вам с Журбиной замужество, учитывая взаимную… э-э… страсть друг к другу? Ни один мужчина никогда не сможет полностью осуществить ваши эротические фантазии.

– Хм! Зато мужчины могут дать нам иное: завидный статус, общественное положение, мощную поддержку, а с сексом мы уж как-нибудь сами разберемся.

– Вы любите Ростовцева?

– Боже! – Альбина закатила подведенные черным глаза. – Какие пошлые вопросы! Представьте, люблю… по-своему. Я слишком много сил вложила в этот проект, чтобы вот так взять и отказаться от него, смириться с поражением. Ростовцев привлекает меня, как мужчина: его ласки дополняют мою чувственность.

Ее откровенность удивляла и завораживала. Красные пятна на лице этой роскошной дамы постепенно бледнели и вовсе исчезли, по мере того как она обретала душевное равновесие. Смирнов позволил ей отдышаться, подготавливая следующий удар.

– Я полагаю, господин Ростовцев также мог являться объектом шантажа, – внезапно заявил он. – Надеюсь, вы поможете мне пролить свет на темные стороны его жизни.

– Алек не посвящает меня в подробности ни своего прошлого, ни настоящего. Если честно, я мало его знаю. Он «меняет кожу» чаще, чем встает и садится солнце! Кое-какую рыбешку мне удалось выудить из мутной воды его молодости, – усмехнулась она. – Сначала на некую историю «любви и смерти» намекнула Лена, а потом… господин Лавринский поведал мне детали романтической драмы!

– Бывший прокурор?

Она царственно кивнула.

Смирнов знал Лавринского, но не близко, – будучи прокурором, тот пользовался уважением коллег, слыл порядочным человеком и добросовестным профессионалом. Он не станет ни добавлять лишнего, ни искажать факты.

Альбина рассказывала, сыщик внимательно слушал, кое-что уточнял, кое о чем переспрашивал.

– Пообещайте, что мой рассказ не повредит Альберту! – взмолилась она.

– Если убийство Стеллы – не его шалость, Ростовцеву бояться нечего. Помните ужин в «Триаде»? Лика куда-нибудь отлучалась?

– Н-нет, кажется… то есть она выходила… минут на пять, в дамскую комнату, наверное. А что? В тот вечер тоже кого-то убили?

– Примерно в то время, когда вы сидели в зале с фонтаном, умерла Красновская.

Несколько звонков в дверь Елены Журбиной отозвались в пустоте подъезда приглушенным эхом.

– Давай, милая, открывай, – прошептал Смирнов. – Ты жива, я знаю, и наверняка сидишь дома, отгородившись от всего мира стеной одиночества и страха.

Он нажимал и нажимал на кнопку звонка, пока за дверью не раздались робкие шаги.

– Откройте, Елена Дмитриевна! – громко произнес сыщик. – Я хочу с вами поговорить о Стелле.

Защелкали замки, и дверь приоткрылась на длину толстой металлической цепочки. В щель выглянуло осунувшееся, серое женское лицо, обрамленное пышными черными волосами.

– Вы ее адвокат? – безжизненным голосом спросила Журбина. – Зачем она вас прислала?

– Стелла Треусова умерла.

Звякнула цепочка, хозяйка посторонилась, пропуская гостя в полутемную квартиру.

– Как… умерла? Идемте в гостиную, только извините… там не убрано.

В маленькой полуовальной гостиной в самом деле царил беспорядок: на диване лежали подушка и плед, на кресле – платье и вечерняя сумочка, на полу валялись туфли. Вообще гостиная была выдержана в классическом стиле, – декоративные колонны, паркет, тяжелые шторы складками, на потолке лепнина и круглая люстра с хрустальными подвесками. В углу, на высокой круглой подставке стоял греческий бюст женщины с волнистыми локонами, расходящимися от пробора к вискам, с томно прикрытыми глазами и сладкой улыбкой на мраморных устах. За плечами женщины примостился пухлый Эрот с раскрытыми крыльями.

– Афродита? – восхищенно спросил Всеслав.

– Сапфо… богиня любви в поэтическом воплощении.

Он не удержался, подошел ближе, разглядывая бюст, – внизу, под соблазнительно округлой нежной грудью на отполированном мраморе была выбита надпись на непонятном языке.

– Что тут написано?

– Эрос вновь меня мучит истомчивый, горько-сладостный, необоримый змей, – процитировала Лена. – Это по-гречески.

– Красиво сказано.

Она помолчала, беспокойно, до хруста в суставах сплетая пальцы, спросила: