– Ничем.

– Как это? Почему же тогда названия разные?

Маг тихо, едва слышно рассмеялся.

– Все едино, друг мой, враг мой! Все едино…

– Но ведь черная магия приносит вред, – сказал сыщик.

– Абсолютно безвредных действий не существует, – продолжал хихикать Огулов. – Вам не кажется, что мы уже сидели в этой комнате и беседовали о добре и зле? Наш разговор все повторяется, повторяется и повторяется. Он успел мне изрядно надоесть!

Только выбравшись из логова мага, выйдя на улицу, на свежий воздух и яркий солнечный свет, Смирнов опомнился. А ведь и правда, лысая голова мага показалась ему смутно знакомой… что за чертовщина?

* * *

А.Н. Веселкина, которая посылала открытки покойному деду Альбины Эрман, проживала в доме с истертыми каменными лестницами и старым лифтом.

– Опять новую медсестру прислали? – едва открыв дверь, набросилась хозяйка на Еву. – Я же предупреждала, что кроме Зиночки, никого не признаю и уколы себе делать не дам! Так что вы зря пришли, милая девушка. Ну, все равно, проходите, – смилостивилась она. – Чайку попьем, поболтаем. Разговор тоже лечит.

Ева молча проследовала за Веселкиной в кухню, полную старой мебели, старой посуды, цветочных горшков и разных безделушек.

Ада Николаевна всю жизнь проработала корректором в редакциях газет и журналов, она с гордостью показывала гостье подшивки пожелтевших изданий.

– Замуж я так и не вышла, – рассказывала она. – Были женихи, да я одного забраковала из-за пристрастия к выпивке, а другой… сам меня бросил. Поехал на стройку в Сибирь, деньги зарабатывать, так там и остался, – нестойкий товарищ, падкий на женские прелести. Вот я и живу одна-одинешенька. Раньше горевала, что семьи нет, деток, внучат… а теперь все прошло, улеглось. Может, мне на роду написано одной быть. Вы верите в судьбу?

– Конечно, – искренне ответила Ева.

Старушка засуетилась, принялась угощать гостью грушевым вареньем, самодельной наливкой.

– У соседки дача под Мытищами, она меня снабжает ягодами, фруктами, овощами… жалеет. А чего жалеть-то? Сама с сыном-пьяницей мается, вынуждена огород держать, садок обихаживать, иначе не прокормиться им. Он свои деньги пропивает, да еще материны тащит. Жена с дитем от этого алкаша ушла, а родной матери куда деваться? – Ада Николаевна повздыхала, опечалилась. – Жизнь – сложная штука: смолоду все к чему-то стремишься, горишь, рвешься куда-то… а старость пришла, вроде и вспомнить нечего. Оглянешься, а уж смерть на пороге. Мои друзья-подружки почти все умерли, теперь мое место там, среди них. Задержалась я на этом свете! Уже и память отказывает: имена, фамилии, целые прожитые годы будто кто стер, как мел с доски. Ладно, так и быть, доверю вам свое бренное тело, колите! – решилась Веселкина.

Ева призналась, что она не медсестра и пришла по делу. Старушка просияла, ее морщинистое лицо оживилось.

– Неужели, я кому-то понадобилась? Вы меня простите, милая девушка, что я вас за медсестру приняла. Ай-яй-яй! Это все склероз. Вас из редакции прислали?

– Вроде того, – уклончиво сказала Ева. – Я разыскиваю… вашу подругу из Благовещенска, Елизавету.

Ада Николаевна смутилась, с трудом вспоминая, о ком идет речь, постучала согнутым указательным пальцем по лбу. Ее суставы, изуродованные подагрой, выглядели ужасно.

– С памятью беда, – вздохнула она. – Елизавета из Благовещенска, говорите… дай бог, придет в голову, кто такая. Как ее фамилия-то?

– Точно не знаю. Наверное, Ермолаева.

Пауза затягивалась.

– Вы еще открытки посылали ее сводному брату, Филиппу Герцу… лет двадцать пять назад, – подсказала Ева.

– Филиппу? – удивилась старушка. – Не знаю такого.

– Посмотрите на это, – Ева достала из сумочки две открытки с видами на Кремль и протянула их Веселкиной. – Вы писали? Обратный адрес ваш указан.

В глазах той мелькнул проблеск понимания.

– Лиза! Да, я писала ее родственнику… очень давно. Ее уже не было в живых! Я отыскала Герца через… адресный стол, кажется. Но он мне ничего не ответил, тоже умер, должно быть. – Старушка разволновалась. – А зачем вам Елизавета? – вдруг спросила она, подняв красные, слезящиеся глаза на Еву.

– Я собираю сведения о судьбах эмигрантов и их потомков.

– Да… да! Кажется, у Лизы были эмигрантские корни… по отцу. Она не любила упоминать об этом. Тогда было опасно иметь подобную родню и даже… просто знакомых из той среды, – старушка перешла на шепот. – Поэтому все скрывали такое родство. К сожалению, я ничем не смогу вам помочь. Господи… я же совершенно забыла фамилию Лизы! Ермолаева… – Ее лицо приобрело растерянное выражение, щеки порозовели. – Какой кошмар эта старость! Уродство физическое и умственное.

Пока Ада Николаевна причитала, проклиная предательское увядание тела и ума, Ева придумала следующий вопрос.

– Как вы с Лизой познакомились?

Он поставил старушку в тупик, из которого она мучительно пыталась найти выход.

– Боже, и правда… откуда я знаю Лизу? – разводила худыми руками Веселкина. – Вернее сказать, знала.

– Она умерла?

– Да! Страшной смертью. Сгорела вместе с домом. Постойте… кто же мне сообщил об этом? Кажется, какой-то мужчина.

– Селезнев?