— Сердце.

Входя в роскошно обставленный вестибюль, Стивен не испытывал к брату ничего, кроме ненависти и презрения. Он давно таил на него обиду и радовался каждой возможности превзойти его хоть в чем-то, но никогда не ненавидел его до клокотания внутри. Каждый его мускул был напряжен, столько усилий он прилагал, чтобы не выдать свою обеспокоенность. Нога разболелась так, что он пожалел, что не взял с собой трость. Он не собирался явиться, хромая, в этот чертов дом неизвестно для чего. Что опять ему приготовил братец?

Услыхав тихие шаги на лестнице, он поднял глаза и увидел Чудо в красных шелках, скользившую им навстречу. Ее черные как смоль волосы, собранные в элегантную пышную копну, открывали чувственные линии шеи. Казалось, природа сотворила ее специально для того, чтобы привлекать внимание мужчины и удерживать его, пока он ей самой не надоест. Цвет ее бездонных глаз был настолько насыщенным, что они казались не синими, а фиалковыми. До встречи с ней Стивен таких глаз не видел никогда. Они манили своей необычностью. Обещали безудержную, дикую страсть. Она стала куртизанкой высочайшего класса. Каждое грациозной движение ее тела подтверждало это. Он хорошо ее обучил. Посмотрев на Айнсли, он увидел, как тот старается не поддаться ее чарам. Но самого Стивена занимала одна довольно странная мысль: почему, черт возьми, она не подстригла волосы, когда была на востоке?

— Ваша светлость, — мягко произнесла Чудо, учтиво присев. — Сэр. Какая приятная неожиданность! Скоро прибудет мой покровитель, поэтому, к сожалению, у меня немного времени. Чем могу быть полезна?

Стивен посмотрел на Айнсли:

— Это была твоя идея.

Брови ее немного приподнялись, и она указала на дверь комнаты:

— Прошу, располагайтесь в гостиной, я велю подать чай.

— Мы приехали не ради светской беседы, — сказал Айнсли, — но поговорить действительно будет лучше в гостиной, при закрытых дверях.

Стивен не припоминал, чтобы когда-нибудь видел Чудо смущенной, но, когда она сопровождала их в гостиную, на лице ее было написано замешательство. Как только двери закрылись, учтивость Айнсли испарилась, и он пошел в атаку:

— Нам известно, что вы каждый вторник в саду Креморн встречаетесь с леди Лайонс. Также нам известно, что во время этих встреч она передает вам крупную сумму. О чем вы должны молчать за эти деньги?

Чудо заметно побледнела, руки ее задрожали, глаза затуманились. Она виновато посмотрела на Стивена.

— Мне очень жаль, — промолвила она, и ее голос дрогнул. — Я не должна была ее слушать, но она пригрозила, что погубит меня, если я расскажу вам правду.

— Правду о чем? — спросил Стивен, уже уставший от ее притворства.

— В Париже я родила сына. Роды были сложными. Ваша жена отняла у меня ребенка, когда я была слишком слаба, чтобы остановить ее. Мальчик, которого она называет своим сыном… он мой.

Стивен стоял у детской кроватки, глядя на своего сына. Было далеко за полночь. Он разбудил няню и велел ей идти спать в другое место. После клуба, куда они зашли с Айнсли, он был достаточно пьян, чтобы не замечать своей грубости.

Мысли его туманились от выпитого и от осознания того, что его предали. Теперь многое становилось понятно. И то, почему она так не хотела, чтобы он вспомнил прошлое. Да было ли между ними вообще что-нибудь? Спал ли он с ней хоть раз? Если верить Чуду, то нет.

Но многое теперь и утратило смысл. Чудо поведала им, что брала у Мерси деньги из страха. Если бы она стала отказываться, Мерси могла решить, что она, Чудо, рассказала правду о том, кто на самом деле приходится матерью Джону. Мерси и так не доверяла ей, даже приставила к ней соглядатая. Кроме того, она боялась, что Мерси рассердится на нее и уничтожит, как не раз угрожала.

«Я должна быть готова к худшему».

Рыдая, она рассказала о том, как проснулась однажды утром и обнаружила, что ребенок исчез. «Как же я тогда не догадалась, что он нужен ей, чтобы свои делишки обустраивать?»

Мальчик вскрикнул и проснулся, широко распахнув глаза, так же, как не раз бывало с его мнимой матерью. Она говорила, что ее преследуют ужасы войны. Или это чувство вины лишало ее покоя по ночам?

Стивен прикоснулся пальцем к щеке Джона.

— Ш-ш-ш. Все будет хорошо, вот увидишь.

Малыш притих.

— А ты узнаешь мой голос, да? Ты знаешь, кто я. Интересно, а свою мать ты узнаешь? Настоящую мать.

— Не знала, что ты вернулся.

Его тело тут же предательски откликнулось на сонную хрипотцу в ее голосе, но сердце превратилось в кусок льда. Он не повернулся. Не смог. Каждый его нерв трепетал, призывая заключить ее в объятия, но он не стал этого делать. И никогда больше не обнимет ее.

— Что ты делаешь? — спросила она мягко, подойдя к нему и приложив ладонь к его спине.