Шрифт:
– А Алексеев?
– С Алексеевым просто, генерал прибыл и сразу вошёл в дела. Бедные Янушкевич с Даниловым были как приговорённые в ожидании казни, от дел их уже отставили, а что дальше, не сказали. Все пребывали в ожидании самых плохих перемен!
Отец Илларион повёл головой и подался ближе к отцу Георгию.
– Удивляетесь, батюшка?
Отец Илларион кивнул и ещё ближе подсел к отцу Георгию.
– И всё так близко сопряжено с нашей матушкой-церковью!
Отец Илларион уже много месяцев об этом думал, и его мысли были грустные.
– Сколько Саблер был обер-прокурором Святейшего Синода? Четыре года? А как всё изменилось при этом? Вспомните Антония Храповицкого, его слова, что «ради удовольствия Владимира Карловича и борова поставим во епископы»! Проходит ли такое даром?
Отец Илларион слушал и думал, и чем больше думал, тем больше в его мыслях было горечи.
– Так-то, батюшка! Для Гришки Распутина при Саблере хорошо взрыхлили почву, вот и врос в неё крепко, когда всё только ради награды. Как Саблер раздавал их? И заметьте, монахам, игуменам и игуменьям, а для них-то что самая большая награда – это оставаться незамеченными и иметь возможность молиться Господу неслышно. Как же так можно, чтобы Гришка по грамоте ниже борова, а вот же вам, сама императрица с ним совет держит, а мы-то чем хуже? Вот и оказалось, Гришка не в епископах, спаси Царица Небесная, зато стал ближе духовника царской семьи! А уж вокруг этого сколько всего развели? И кто первым поздравит государя с возложением на себя тягот главнокомандующего, и… ах… – отец Георгий досадливо махнул рукой, – что говорить! Как вы думаете, кто оказался самым первым?
Отец Илларион молчал.
– Тобольский епископ Варнава, Гришкин ставленник! Вот и считали и её величество, и Распутин, и даже царский духовник отец Александр, что лучшего, чем Владимир Карлович Саблер, на посту обер-прокурора и быть не может! Одной ниточкой повязаны!
– Так уже нет Саблера, – почти как вымаливая прощения, с искренней надеждой произнёс отец Илларион. Он взволновался, его рука так и тянулась к карману, где была трубочка-носогрейка и кисет.
– Правда ваша, отец Илларион, сменили Саблера, но уже сколько подпорок из-под церкви-матушки повышибли, а народ-то всё это пропускает через себя! В этом горе! Разве в речах крепость? В речах – соблазн, сколь в них из Святого Писания ни цитируй, а Владимир Карлович уж как был в том горазд… Одним словом – разврат! А каково сейчас Александру Дмитриевичу?
– Самарину? – почему-то переспросил отец Илларион, хотя и так было понятно, о ком идёт речь.
– Да! – ответил отец Георгий. – Ему! Представляете, как густо за это время наслоилось в авгиевых конюшнях, сколько надо повернуть рек, чтобы очистить в них, пробить новые пути, найти достойных людей, не говоря уже о том, чтобы старых наставить на путь истинный? Самарин-то всё это прекрасно понимал, и дошло до того, что он стал со мной советоваться, чтобы вообще упразднить обер-прокурорскую власть… на корню….
– А вы?
– Вот уж не время, возразил я ему. Теперь такой сумбур всюду, такие всюду трения, а вы хотите в эту пору бросить наших архиереев одних… Плохую услугу вы окажете церкви, сказал я ему. Это надо будет сделать, но только не сейчас.
Отец Илларион распрямился, поджал губы и кивнул. Отец Георгий говорил взволнованно, редко с кем в Ставке можно было разговаривать так откровенно. Он встал и потянулся к самовару, отец Илларион попытался опередить, но отец Георгий жестом остановил его:
– Что вы, батюшка, что вы! Давайте-ка я вам горяченького добавлю… Пока суд да дело, у меня образовалось часа полтора свободного времени.
Отец Георгий налил из самовара в чайник кипятку, накрыл чайник шерстяным колпачком, немного выждал и стал разливать по чашкам.
– Прекрасное это дело, – сказал он, уже успокоившись, – когда не надо спешить хотя бы час-полтора, да чашку чаю… Вы-то в Сибири небось всяких лесных заварок знаете, ягод сушёных да трав?..
Отцу Иллариону при упоминании о лесных заварках взгрустнулось.
– Да, там у нас и брусника, и морошка…
– Ну вот, а здесь только что земляника да крендельки с маком…
Они стали пить чай и молчали.
– Государь после снятия Саблера и назначения Самарина две недели тут пребывал, в Могилёве… в столицу не возвращался, – вдруг промолвил отец Георгий, не поднимая задумчивых глаз от чашки с чаем.
– Отчего? – спросил отец Илларион.
– Неловко говорить, но, как мне сказали в свите, чтобы гнев государыни пересидеть.
Отец Илларион только покачал головой и подумал: «Суета сует и вечная суета!» – и почему-то ему вспомнились стоящие в ряд открытые гробы, на которые он смотрит через дымок от кадила, а в них с прозрачными лицами лежат убиенные драгуны его полка, а за каждым гробом стоит мать, жена, домочадцы и чада мал мала меньше. И молчат.
Письма и документы
«Дорогой мой Аркадий!
Как же от тебя давно нет писем!
Но извини, это я расчувствовалась.