Шрифт:
А сил держать Псков у ливонцев просто не было. Разграбив окрестности и, вероятно, получив выкуп, отряды датских феодалов и дерптское ополчение потянулось домой. Да и «новоявленные тевтонцы» (бывшие ливонские рыцари-меченосцы) лишними силами не располагали — как было сказано выше, они смогли оставить в Пскове только двух рыцарей с их отрядами, т. е. от силы сотню человек. Ливонский хроникер недоумевал по этому поводу: «…Это — неудача. Кто покорил хорошие земли и их плохо занял военной силой, тот заплачет, когда он будет иметь убыток, когда он, очень вероятно, потерпит неудачу» [34] . С большой натяжкой действия ливонцев можно объясняться алчностью — при полном отсутствии предвидения последствий своих скоропалительных поступков.
34
Старшая Ливонская рифмованная хроника, с. 2198—2203.
Но если логику действий ливонцев еще можно понять, то роль князя-изменника Ярослава Владимировича (Герпольта) не вкладывается в иудино ложе «предал — заплатили». Начнем с того, что еще в 1233 г. новгородские «диссиденты» пытались противопоставить его Ярославу Всеволодовичу и даже захватили для него Изборск, но псковичи взяли князя-мятежника в плен и передали в Переяславль-Залесский. Обычно в таких ситуациях мятежному князю грозило пожизненное пребывание в «порубе» (Рюриковичи не убивали друг друга открыто из мести, если соперник попадал им в руки — как-никак они были родственниками, в жилах которых текла «голубая кровь» [35] ): вспомним, например, Судислава, брат которого, Ярослав Мудрый, держал оного в «порубе» 24 года [36] . И действительно, новгородский летописец пишет, что Ярослав Всеволодович своего тезку «исковавъ, поточи я въ Переяслаль». Сразу же возникает вопрос: каким образом Ярослав Владимирович оказался на свободе? Кто его выпустил? Кажется сомнительным, чтобы у него, мелкого (без)удельного князя, нашлись столь деятельные и могущественные сторонники, которые могли бы организовать ему побег в стольном городе Ярослава Всеволодовича. В 1238 г. Переяславль-Залесский был захвачен татарами — но опять-таки маловероятно, чтобы татары озаботились в сей драматический момент его освобождением: зачем им опекаться безызвестным колодником? В лучшем случае его бы забрали в Орду — а там хан или другой вельможа решал бы его судьбу. Но у Ярослава Всеволодовича был мир с татарами — зачем им в таком случае нужно было усложнять жизнь своему русскому союзнику?
35
Это негласное правило закрепилось уже после канонизации мучеников Бориса и Глеба и клеймения Святополка как Окаянного в святожитийной литературе.
36
Или же постриг в монахи, как это сделал Роман Мстиславич со своим бывшим тестем Рюриком Ростиславичем. Но постриг как мера пресечения не прижился — тот же Рюрик «расстригся» после смерти Романа.
Еще более странным выглядит поведение Ярослава Владимировича во время захвата Пскова: он уступает Псков немцам — при условии отказа ливонцев от штурма города. Благородство, столь не свойственное князьям-изгоям!
Своей уступкой он оказывает ливонцам медвежью услугу. Вот уже триста лет на Руси «природными» князьями признаются только Рюриковичи — все прочие считаются самозванцами. Так, когда в 1213 г. в Галиче вокняжился знатный и могущественный боярин Володислав Кормильчич, его тут же смещает венгерский король, ибо «…не ес лепо бояриноу княжити». В 1240 г. история повторяется: власть в городе после отказа Ярослава Владимировича переходит в руки боярину Твердиле Иванковичу («самъ поча владети Пльсковомь с Немци»), что было незаконно в глазах современников. Стоит ли удивляться, что Александр Ярославич (Невский) в 1242 г. взял Псков «наездом» (в свое время его отец в 1232 г. не решился на штурм Пскова; и ливонцы в 1240 г. тоже), «…изгони князь Пльсковъ, изъима Немци и Чюдь, и сковавъ поточи в Новъгородъ», ибо ливонский гарнизон был слабосильным, а псковитяне не имели желания защищать «незаконного» боярина Твердилу Иванковича. Да и ливонский гарнизон, судя по летописи, тоже сдался без боя.
Все вышеизложенные факты в совокупности заставляют задуматься: а не был ли Ярослав Владимирович «засланным казачком»? Агентом влияния Ярослава Всеволодовича? Ведь только он мог уверить ливонцев в беззащитности Пскова и Новгорода; в отсутствии сил и желания у Ярослава Всеволодовича помогать мятежным новгородцам; подбить их на очень рискованный по всем меркам поход…
Это предположение выглядит невероятным только на первый взгляд. Через три года после Ледового побоища Новгородская Первая летопись старшего извода буднично сообщает: «…В лето 6753 [12451 Воеваша Литва около Торжку и Бежици; и гнашася по нихъ новоторжци сь княземъ Ярославомь Володимиричемъ и бишася с ними; и отъята у новоторжцевъ кони, и самехьбиша, и поидоша с полономъ проче. Погониша по нихъ Явидъ и Ербетъ со тферичи и дмитровци, и Ярославъ с новоторжьци; и бита я подъ Торопчемъ, и княжици ихъ въбегоша в Торопечь. Заутра приспе Александръ с новгородци, и отяша полонъ всь…»
Итак, что мы узнаем из этого отрывка? Что в 1245 г. литовцы совершают очередной набег на новгородские земли.
Им навстречу выходит князь Ярослав Владимирович, но литовцы разбивают его и пытаются побыстрее отступить; он снова за ними гонится, литовцы закрываются в Торопце, и лишь военная помощь Александра Ярославича (Невского) окончательно решает «литовский вопрос»…
Как?! Как через три года после Ледового побоища князь из соперничающего клана Мстиславичей, не связанный никакими родственными узами с залесскими Мономаховичами, дважды приводившими немцев на Псков и Новгород, мог получить от новгородцев и великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича город (Торжок был совместным владением Новгородского и Владимире-Суздальского княжеств) в управление? И не просто город — ключевой перевалочный пункт из Владимиро-Суздальского княжества в Новгородскую землю! Тот самый Торжок, захватив который Ярослав Всеволодович вызвал в свое время в Новгороде голодомор! А вдруг вражина-князь и в третий раз кого наведет на Новгород — тут хлопот не оберешься!
Нет, рациональное объяснение тут только одно: Ярослав Владимирович верой и правдой заслужил у великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича право княжить в Торжке. Он очень «вовремя» навел немцев на Новгородскую землю. Ведь в выигрыше от немецкого «дранг нахт остен» остался именно великий князь владимирский, снова посадивший своего сына Александра в Новгороде, а заодно и Псков взяв под контроль.
Но Ярослав Всеволодович праздновал триумф не только на западном направлении. В 1243 г. Ярослав Всеволодович первым из русских князей самолично отправляется к хану Батыю на поклон, а сына Константина отправляет аж в «Кинови» (так на Руси называли Каракорум [37] ). С этого-то момента и наступают те самые «взаимотношения… ставшие традиционными для Северо-Восточной Руси в последующее время». За Ярославом Всеволодовичем сразу же потянулись толпы других князей, рангом поменьше.
37
Каракорум (монг. Хара-Хорин) — столица монгольского государства в верхнем течении реки Орхон. Основан Чингисханом в 1220 г., существовал до XVI в.
Но Ярославу Всеволодовичу тогда нечего было пенять на свою судьбу. «…Батый же почти Ярослава великого честью и мужи его. И отпусти и рече ему: “Ярославе! буди ты старей всем князем в Русском языце. Ярослав же възвратися в свою землю с великою честью”».
Таким образом, Ярослав Всеволодович из рук хана получил ярлык на великое княжение во всей Руси. Наконец-то случилось то, о чем ранее он, третий сын владимиро-суздальского князя, не мог и мечтать. А то, что из рук хана… Разве ж его дед Юрий Долгорукий не приводил всю Половецкую землю на Русь, лишь бы только добиться великокняжеского стола? Он же, Ярослав Всеволодович, никого не приводил — судьба сама послала ему этих злых «таурменов»…
Как известно из Ипатьевской летописи, Ярослав Всеволодович посадил в Киеве своего боярина Дмитрия Ейковича (вероятно, уже после получения ярлыка). Город был сильно разрушен и опустошен после разгрома, учиненного татарами в 1240 г. [38] . Впрочем, Киев, владение Киевом, было Ярославу важно прежде всего как символ его великокняжеской власти, первенства на Руси. А дома и стены можно отстроить заново.
Препятствием к безраздельному доминированию Ярослава Всеволодовича на Руси оставались Михаил Черниговский и Даниил Галицкий: первый был слишком искушен в жизни и политике, а второй — слишком далеко от Владимира-на-Клязьме.
38
Как свидетельствовал очевидец, папский посол (легат) Иоанн де Плано Карпини, который проезжал через Киев в 1245 г., «…этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве».