Опираясь на копье, припадая на больную ногу, он заспешил к реке. Льдины ныряли друг под друга, наползали одна на другую. Из трещин вырывались потоки воды, выбрасывая на льдины подхваченных со дна обезумевших черноспинных хариусов.

Рыбины извивались под солнцем, обдирали о шершавые льдины ослепительно блестящую чешую.

Став на колени, Сур стал протыкать копьем ближних к нему рыбин и бросать их на берег, за спину — совсем как медведь в пору, когда по реке Большим Походом идет красная рыба.

Вода выбрасывала рыбин под солнце, вода и смывала их в темные, мутные глубины весенней реки.

Когда Сур обернулся, позади лежало с десяток крупных хариусов. Облезлая лиса бежала к кустам, прокусив рыбине хребет и настороженно косясь в сторону человека.

Сур не стал ее прогонять, не бросил в нее камнем. Лиса была не нужна ему. Обычаи предков запрещали убивать весной все, что не годилось для еды.

Собрав добычу, Сур, довольный собой, поднялся на невысокий, уходящий в сторону гор увал. Здесь сосновый лес был редок и прозрачен. Только вокруг умерших от старости, поваленных ветром деревьев-великанов поднимались густые кусты, словно пряча их от живых. Слабый ветер лился между звонкими сосновыми стволами и приносил разные запахи. Сур настороженно остановился. Пахло разгоряченным оленьим телом. Человек не мог ошибиться. Совсем недавно здесь промчался зверь, чем-то встревоженный, напуганный. Запах был сильным и забивал все другие, а это значило, что олень бежит давно и устал.

Сур попытался узнать, кто его преследует, но ветер почему-то не сказал ему ничего.

Доковыляв до ближних кустов, Сур встал на колени, торопливо снял лук, выбрал тяжелую стрелу с тускло поблескивающим черным обсидиановым наконечником и стал ждать. Очень часто, спасаясь от погони, одинокий олень возвращается на свой след, и тогда он легко может стать добычей.

Еще издали Сур услышал шорох хвои под копытами и тяжелое дыхание зверя. Положив на тетиву стрелу, он замер. Впереди был виден небольшой просвет между деревьями, и Сур знал — выбирая более легкую дорогу, олень не минует его.

Зверь появился совсем близко, и охотник хорошо разглядел его. Это был бык трехлеток. Молодые рога уже лезли из темно-коричневого лба и были укутаны серым мягким пушком. Олень еще не начал линять — видимо, и для него нынешняя весна пришла неожиданно.

Звонко щелкнула тетива, и с тихим жужжанием рванулась навстречу зверю стрела, оперенная сизым гусиным пером. Еще несколько прыжков сделал олень, а потом ткнулся в землю мордой — стрела торчала под левой лопаткой глубоко и крепко.

Сур не бросился к добыче. Еще несколько мгновений он выжидал. На том месте, где только что был олень, он вдруг увидел волка и сразу же узнал в нем Иччи. Зверь остановился в замешательстве пораженный увиденным. Иччи в азарте погони не слышала жужжания стрелы и теперь старалась понять, что же произошло — олень лежал на земле, и это было непривычно, пугало.

Охотник шевельнулся. Волчица, еще не увидев его, доверяясь слуху, метнулась в сторону. Сур вышел из кустов. Человек и зверь посмотрели друг другу в глаза. Только теперь охотник догадался, почему ветер не сказал ему, кто гнал оленя, — надо было просто присесть. Ветер нес запах волка над самой землей.

Тихо, стараясь не напугать зверя, Сур заговорил:

— Наши тропы пересеклись, Иччи. Я не знал, что это ты ведешь большую охоту… Ты знаешь мой голос и, быть может, поймешь меня… Я помог тебе, ты помогла мне… Пусть же наша добыча станет общей добычей. Мы разделим ее по справедливости, и каждый возьмет свое…

Иччи, казалось, понимала человека — она не бросилась прочь, но инстинкт заставлял ее грозно рычать и пятиться.

Сур сразу заметил, что Иччи худа и тощий ее живот с большими сосками висит низко, а в глазах, кроме растерянности, бродит блеск неутоленного голода — даже в это благодатное время она не наедалась досыта.

Охотник с удивлением подумал, что Иччи стала матерью, и значит, где-то рядом должно быть ее логово, и еще не нашелся одинокий волк, который бы разделил с ней заботы по выкармливанию волчат. Он знал, так бывает, когда волчица с детенышами остается одна.

Продолжая говорить, Сур пристально рассматривал острую от голода морду Иччи. Бугром выпирала на челюсти неправильно сросшаяся кость.

— Видишь, — уважительно и серьезно сказал охотник, — ты одна не справилась бы с такой добычей. Не разум, а голод велел тебе преследовать оленя. Духи захотели, чтобы мы встретились и помогли друг другу. Теперь каждый возьмет свою долю…

Сур заковылял к убитому оленю, и Иччи сразу притихла, перестала рычать и только жадно смотрела, как человек разделывал тушу. А он, ободрав оленя, завернул в шкуру часть туши и сказал:

— Все, что здесь лежит, все твое. Придет время, и я найду твое логово и посмотрю, кому ты дала жизнь. Было бы хорошо, если бы наши тропы пересекались, и мы бы стали помогать друг другу…

Взвалив на плечи свою ношу, человек заковылял вниз по склону. Он ни разу не оглянулся, но по шороху угадал — Иччи, мучимая голодом, метнулась к добыче.

Волчата подрастали. Теперь, когда Иччи случалось днем оставаться дома, они выбирались из логова и затевали игры. Мохнатые и неуклюжие, голубоглазые волчата набрасывались друг на друга или все вместе теребили Иччи за уши, пытались укусить за морду.