— Женщин увели с собой…

— У-у-у!

Молодые люди долго молчали, думая об одном и том же: как жить и что делать дальше.

— Я хочу есть, — сказал Птенец Куропатки. — Дай мне мяса. Мизинец даже вздрогнул от его голоса и испуганно оглянулся.

Потом посмотрел в глаза товарища и тихо засмеялся.

— Сейчас. Но сначала мы завяжем тебе голову.

Чуть отойдя от стойбища, он откопал из-под снега щепотку белого мягкого мха и обрывком шкуры завязал рану Птенца Куропатки. Она оказалась неглубокой. Наконечник копья только вспорол кожу на голове, но не задел кость. Потом он побежал к лесу. Там под кучей сушняка была еще не открытая мясная яма, и, раз плосколицые не ходили в ту сторону, значит, она наверняка не была тронута.

Когда он вернулся, Птенец Куропатки медленно бродил по стойбищу. Мизинец бросил на снег заднюю ногу оленя.

— Давай есть, — просто сказал он. И от этих слов ему сделалось так легко и радостно, что он засмеялся. Если потребовалась еда, значит, все в порядке. Вдвоем они не пропадут. Вдвоем можно жить.

Юноши сели друг против друга, достали ножи и стали откалывать от мерзлого куска тонкие щепочки сахаристого розового мяса.

Когда от задней ноги оленя осталась только белая кость, Мизинец подобрал два очажных камня и ловко разбил ее, поровну разделив мягкий, не стынущий на морозе мозг.

— Ты можешь идти? — спросил он.

— Голова кружится…

— Все равно надо идти. Здесь больше нельзя оставаться.

— Да, — согласился Птенец Куропатки. — Нельзя беспокоить мертвых. Пора.

Вечер шел на землю. Ветер прилетел с Великого Холодного моря, начал гонять по истоптанному, залитому кровью снегу клочья обгоревших шкур.

— Ты говорил людям… — с горечью сказал Птенец Куропатки. — Ты предупреждал людей… Они не поверили…

Мизинец почувствовал, как он устал.

— Пошли…

Они поднялись на ноги. Мизинец еще раз оглядел темнеющую даль. Тундра была мертвой, и тогда, придерживая товарища за плечи, он повел его к лесу.

Очень скоро они нашли глубокую рытвину, сделанную весенней водой, и, выкопав в снегу снежную нору, тесно прижавшись друг к другу, крепко уснули.

Ветер пел над ними протяжную песню, заметая следы. В норе было тепло и тихо. Юношам снились страшные сны…

Неделю юноши жили в снежной берлоге. Мизинец ждал, когда к Птенцу Куропатки вернутся силы и он сможет идти. Еды было много. Они жарили мясо на костре, но чаще ели сырым, потому что так они привыкли и так казалось им вкуснее.

Трижды ходил Мизинец к стойбищу и среди останков сгоревших жилищ отыскал несколько наконечников для копий. Наконечники были не очень хорошие — с зазубренными, выщербленными краями, но молодые люди не отчаивались. Из тонких крепких березок они сделали древки, очистили их от коры осколками камней и ремешками приладили наконечники. Теперь, когда в их руках снова было оружие, страх все реже приходил к ним.

Для дальней дороги необходимы были лыжи. Сделать настоящие они не могли: не было нужного дерева, нечем было его обрабатывать, потому что плосколицые забрали все каменные орудия, а делать лыжи ножами было и долго и рискованно. Ножи могли сломаться.

Мизинец сходил к реке и на одном из островов отыскал иву.

Целый день юноши грели и сгибали над костром ее ветки, потом крепко стянули их ремешками. Получились лыжи — лапы ворона. На них нельзя было бежать, скользить по насту, но они хорошо держали на глубоком и рыхлом снегу.

Когда все было готово к походу, настало время вслух заговорить о нем.

— Что станем делать дальше? — спросил первым Птенец Куропатки.

Мизинец долго молчал, хмурился.

— Надо уходить.

— Куда?

— Не знаю, — сознался Мизинец. — Мы будем думать.

— Когда придет к тебе сон, спроси о нашей дороге у Великого Ворона, — робко предложил Птенец Куропатки.

Мизинец с сомнением покачал головой.

— Захочет ли он со мной говорить? Великий Ворон далеко…

— Ворон приходил к тебе однажды и предупреждал о несчастье.

— Не знаю. Я не Заклинатель, но я попробую…

Мизинцу было приятно, что Птенец Куропатки обращался к нему как к старшему, хотя они и были одногодки.