— Что же вы детей испугали, — недовольно сказал отец.

— Детей? Это хорошие дети…

Дед Макар покосился на парней. Видимо, ему хотелось рассказать про угнанный «телевизор». Но промолчал. Присел на корточки, отыскал в потухшим дымокуре кусочек коры, долго дул на нее. Добился-таки искорки, прикурил. В огоньке сигареты на миг блеснули его глубокие глаза.

Оксана прижалась к отцу.

— Слышал я, — проговорил дед, попыхивая дымом дешевой сигареты. — сказочка все это… Зачем морочить малым голову? Пусть бы лучше работу какую делали, родителям помогали… Польза была бы и не шатались бы где попало.

— Сказочки? — переспросил отец. — Вот такой же мальчик, как эти, из-под Борисова, как-то заметил птицу, которая носила в свое гнездо что-то блестящее. В гнезде оказалось груда монет шестнадцатого века — прусских, польских и российских. Второй такой же мальчик — с Новогрудчины — случайно копнул землю палкой и наткнулся на клад польско-литовских монет семнадцатого века. Вот вам и сказочки.

— Так и у нас копают, как кроты, — а что толку? Одно, не дают землице покоя… Вот она и родить перестает, земля наша.

— Что вы, дед Макар — возразила Оксана. — Наоборот! Земле чужого не надо, она выталкивает из себя различные камни, железо… Правда же, папа?

Но отцу, видимо, не очень хотелось вступать в полемику с незваным гостем. Он неохотно подтвердил:

— Правда… Все, дочка, пора спать, — и поднялся.

— Грех землицу трогать, — гнул свое дед. — Роют, роют. Каждое лето — а чего роют, что ищут? Все чего-то не хватает людям. А я так думаю: если бы было что, в землице нашей, давно нашли бы. Правильно я понимаю?

Никто ему не ответил.

— Иванович! — обратился вдруг дед к отцу. — Вот вы, я знаю, обижаетесь на меня. Поговорить не хотите. Детям и то внимание оказали, а я, значит, ничего не понимаю, старый пень… Так, выходит?

— Нет, не так, — ответил отец. — Если бы вы не стояли втихаря у забора, а подошли к нам, и вы послушали бы. Да вы и так слушали…

— Обижаешься, — повторил дед. — А за что? Забор вашей матери сделал? Сделал. Дровами помог? Помог. Рыбкой, грибами…

— За это я вас уважаю, — сухо ответил отец, — а обижаюсь немного только за одно: вы делаете все это, а потом похваляетесь всему поселку, который вы хороший.

— А как же иначе? — удивился дед Макар. — Я же старый, вот и люблю поговорить. И вы, Иванович, будете старым, и они, дети… Тогда увидите, что за радость.

— Спокойной ночи, — бросил отец. — Пойдем, Оксана. Отец пошел во двор.

Чэсь бросился, перед калиткой поймал за руку Оксану и шепнул:

— Выйди завтра на улицу… Мы покажем тебе шалаш. У нас есть третья монета!

День обещал быть приветливым.

На чистом синем небе ни облачка. Солнце поднялось уже довольно высоко, а на траве, на стволах деревьев, на листьях — все еще роса. Сияет, переливается, вспыхивает в лучах мириадами звезд-капелек по всей пойме. В низинах, около приречного кустарника, еще синеют остатки ночного тумана.

Тихая, медленная, полусонная вода Березины плещется о берег. От реки веет утренней свежестью. То тут, то там слышатся тихие звуки: чпок! буль! чпок! — словно кто-то бросает в воду маленькие камешки. Это небольшие рыбки охотятся на насекомых. Недогадливая мошкара толчется над самой водой серыми облаками, радуется солнцу, утру и даже не подозревает, что служит кому-то всего лишь завтраком…

Чэсь с Оксаной остановились на обрыве, под самыми ольхой и дубом.

— А теперь посмотри внимательно, — сказал Чэсь. Оксана огляделась:

— Ну и что? Давай, веди. Где ваш шалаш?

— А мы пришли. Он над твоей головой.

— Там? На деревьях? Вот это здорово… В жизни никогда не догадалась бы.

Вверху, в кронах деревьев, что-то зашуршало.

— А как взбираться? — спросила Оксана.

— По этой кривой ольхе. Хочешь, подсажу? — покраснев, предложил Чэсь.

Девочка сердито сверкнула на него глазами:

— Еще чего!

Как кошка, обхватила она гладкий, отполированный ногами ствол, и вмиг оказавшись наверху, скрылась в листве.

Радостное настроение в Чэся вдруг пропало от этого сердитого «еще чего». А так хорошо началось было утро! За ночь опухоль прошла, щеки стали одинаковыми. Он мог уже не стесняться Оксаны. Он даже приготовил ей подарок, который, завернутый в плотную бумагу, лежит в нагрудном кармане рубашки… И вот — «еще чего»… Чэсь неуклюже, стараясь не прижиматься к ольхи грудью, вкарабкался следом за девочкой.

Ребята оба были уже здесь. Дмитрок лежал на мягком мху, подперев локтем подбородок, и флегматично наблюдал через сеть листвы за восходом солнца. Михаль выглядел обеспокоенным. Он стоял на коленях в углу возле полочек и перебирал их сокровища.